Нассим Талеб - Рискуя собственной шкурой. Скрытая асимметрия повседневной жизни

Теперь о политике; если демократическая система не обеспечивает нормального управления – а она его не обеспечивает благодаря кумовству и скрытой законной коррупции в стиле Хиллари Монсанто-Мальмезон, – мы всегда знали, что делать: нужно устроить верхам ротацию. Граф Эрнст цу Мюнстер язвительно описал российскую конституцию следующим образом: «Абсолютизм, смягченный политическими убийствами» [103] Мюнстер Эрнст Фридрих Герберт (1766–1839) – немецкий дипломат и политический деятель. Фраза (исходно на французском языке) была произнесена после убийства российского императора Павла I в 1801 г. Похожую фразу приписывают его сыну, Георгу Герберту цу Мюнстеру (1820–1902), тоже дипломату. – Прим. ред . .

Нынешние политики не ставят шкуру на кон и не должны ни о чем беспокоиться, пока соблюдают правила игры; благодаря тому что средняя продолжительность жизни увеличилась, они остаются на своих постах все дольше и дольше. Французский «икорный социалист» Франсуа Миттеран правил четырнадцать лет, дольше многих королей Франции, и благодаря техническому прогрессу у него было больше власти над населением, чем у большинства королей Франции. Даже президент Соединенных Штатов, этакий современный император (в отличие от Наполеона и российских царей, римские императоры до Диоклетиана не были абсолютистами), чаще всего правит четыре года минимум, в то время как в Риме за один год сменилось пять императоров, а за другой – четыре. Механизм работал: как мы помним, все плохие императоры – Калигула, Каракалла, Гелиогабал и Нерон – окончили карьеру, либо погибнув от рук преторианской гвардии, либо, в случае Нерона, наложив на себя руки в ожидании преторианцев. В первые четыреста лет империи менее трети императоров умерли своей смертью – если их смерть и правда была естественной.

Благодаря фотоаппарату вам, чтобы завладеть человеком, уже не нужно подкладывать лошадиные головы в бутик-отели или на виллы в Хэмптонсе. Вам даже не нужно больше никого убивать.

Мы привыкли жить в маленьких общинах; наши репутации напрямую определяло то, что мы делали, – все было на виду. Сегодня анонимность превращает людей в мудаков. Но я случайно открыл способ изменить поведение неэтичных хамов без словесных угроз . Снимайте их на камеру. Сам процесс фотографирования сообщает им, что их жизнь – в ваших руках, и вы контролируете их будущее поведение через их молчание. Они не знают, что теперь делать, и будут жить в состоянии неопределенности.

Вот как я обнаружил, что фотоаппарат магическим образом побуждает людей действовать прилично и этично. Как-то раз в подземном переходе нью-йоркского метро я на несколько секунд замешкался перед списком выходов, пытаясь сориентироваться. Хорошо одетый мужчина, худощавый и невротичного вида, принялся оскорблять меня за то, что я «встал тут…». Вместо того чтобы вступить в беседу посредством удара в челюсть, как я сделал бы в 1921 году, я вытащил мобильник и сфотографировал мужчину, спокойно назвав его «тупым идиотом, оскорбляющим тех, кто заблудился». Он психанул и побежал прочь, закрывая лицо ладонями, чтобы избежать дальнейшего фотографирования.

В другой раз в пригороде Нью-Йорка человек занял мое парковочное место, когда я пытался въехать на него задним ходом. Я сказал ему, что он нарушил этикет; он повел себя как мудак. Тогда я, уже ничего не говоря, сфотографировал его и номер его машины. Он быстренько отъехал, освободив парковочное место. Третий случай. Рядом с моим домом есть охраняемый парк, по которому нельзя кататься на велосипедах – они наносят ущерб природе. Два молодца на горных велосипедах разъезжали по парку каждый выходной, когда я гулял там после обеда. Я увещевал их, но тщетно. Однажды я спокойно стал снимать их на мобильник – чтобы они это видели. Парень постарше выразил неудовольствие, после чего они сразу укатили. Больше я их не видел.

Снимки я, конечно, стер. Однако же – я и не думал, что мобильный телефон может быть столь мощным оружием. Выкладывать фотографии в интернет было бы неправильно. В прошлом о проступках сообщали только знакомым, которые были в теме. Сегодня чужие люди, ничего не знающие о человеке, сами себя назначают полицией нравов. Сетевой шейминг мощнее ударов по репутации, которые наносились в прошлом, – и таит в себе больше хвостового риска.

Во второй книге Платонова «Государства» Сократ спорит с братом Платона, Главконом, о кольце Гига, которое делает владельца невидимкой и дает ему возможность спокойно наблюдать за другими. Здесь Платон предвосхитил позднее христианское изобретение: «Бог все видит». Спор ведется о том, почему люди ведут себя нравственно – потому что за ними наблюдают или, как утверждает Сократ, потому что такова их природа. Конечно, мы на стороне Сократа – но мы пойдем еще дальше и скажем, что добродетель не ставит себе целью задобрить наблюдателей и, может, наоборот, их разозлить. Вспомним: Сократа казнили за то, что он не пошел на компромисс с совестью. Через пару глав мы поговорим об этом подробнее и обсудим истинную добродетель.

Я не говорил того, что говорил. – Новости всегда о чем-то большем. – Информация движется в обоих направлениях

Летом 2009 года я принял участие в часовой открытой дискуссии с Дэвидом Кэмероном, который был тогда кандидатом в премьер-министры Великобритании (и позднее им стал). Мы говорили о том, как сделать общество неуязвимым, даже невосприимчивым к Черным лебедям, при какой структуре оно будет сразу и децентрализованным и подконтрольным, как такую систему построить, все такое прочее. Мы провели интереснейшие пятьдесят девять минут, обсуждая темы Incerto, и я был в восторге оттого, что впервые дискутировал на эти темы в подробностях. Изысканный зал в Королевском научном обществе был забит журналистами. Потом я пошел в китайский ресторан в (лондонском) Сохо, чтобы отметить это дело с парой гостей, и вдруг мне позвонил перепуганный друг. Все лондонские газеты написали, что я «отрицаю глобальное потепление», решив, что я – часть зловещего заговора против окружающей среды.

Журналисты написали о пятидесяти девяти минутах разговора, исходя из поверхностного комментария, который занял двадцать секунд и был понят с точностью до наоборот . Те, кто не был на обсуждении, могли решить, что мы только об этом и говорили.

По ходу беседы я всего лишь представил свою версию принципа предосторожности; стоит напомнить, что это такое. Данный принцип гласит: чтобы избежать какого-то действия, не нужно обосновывать решение сложными моделями. Если мы чего-то не понимаем, а последствия системны, действия нужно избегать. Модели плодят ошибки – это я усвоил, когда был финансистом; как правило, риски появляются в анализе, когда ущерб уже нанесен. Насколько мне известно, планета у нас одна. Значит, обязанность доказывать, что хвостовой риск отсутствует, ложится на тех, кто загрязняет среду – или производит новые вещества в количествах больше обычного. Чем более неопределенны модели, тем осторожнее следует действовать. Те же газеты превозносили книгу «Черный лебедь», в которой доказывалось ровно то же самое, – и было очевидно, что атака не имела ничего общего с моей точкой зрения: журналисты хотели, демонизировав меня, ослабить Кэмерона. Я понял, что мог говорить что угодно – меня все равно облили бы грязью.