Томас Лиготти - Заговор против человеческой расы: Замысел ужаса

Общепринято, что в наше время здоровое состояние обычно ассоциируется с терминами нормальной психологии.

Однако, когда относительная физическая гармония в зрителе оказывается существенно обеспокоенной, и, если ситуация не кажется знакомой или комической, или не является последствием маловажного происшествия, или чего-то ранее знакомого (например, алкогольной интоксикации), тогда в необразованном наблюдателе темной тучей поднимается мрачное подозрение что в том, что он ранее полагал целостной психикой, теперь наблюдаются механические процессы. Нет ничего странного, что эпилепсия именуется morbus sacer, „священная болезнь“, подразумевая в этом недуг, происходящий не из человеческого мира, а из чужих и загадочных сфер, поскольку спазматический эпилептический припадок вдруг раскрывает наблюдателю истинную сущность человеческого тела — при обычных условиях настолько полноценного, целесообразного и единого, и функционирующего в соответствии с приказами собственного сознания, как чрезвычайно сложный и деликатный механизм. В этом состоит важная причина того, что эпилептические припадки производят на зрителей столь мощное демоническое впечатление».

Замечательность примера Енча состоит в том, что он объясняет сверхъестественное не как объективное качество внешнего мира, но как субъективное качество наблюдателя внешнего мира. Так устроен реальный мир: сверхъестественное есть продукт нашего собственного сознания — и ничто другое. Тем не менее для среднего наблюдателя сверхъестественное происходит из объективных стимулов, из нечто, что словно бы имеет свою собственную власть. В приведенном примере объективным стимулом является одушевленный индивидуум, наблюдаемый в процессе нарушения «традиционно понимаемой анимированности человека», а именно — нарушитель это эпилептик, демонстрирующий в разгар приступа необычные телесные движения. Субъективная реакция на видимый объективный стимул сверхъестественного есть получение «темного знания» о действительном функционировании индивидуумов, в том числе и самих свидетелей эпилептического припадка. Говоря более обще, не только эпилептик воспринимается наблюдателем как сверхъестественный (если только зритель не является врачом, который трактует эпилептический припадок в терминах современной медицины, а не «традиционного понимания»), но наблюдатель и себя воспринимает как нечто сверхъестественное, поскольку осознает механическую природу любых человеческих тел, и, экстраполируя, приходит к выводу о том, что в том «что он ранее полагал целостной психикой, теперь наблюдаются механические процессы» . Сегодня нейробиологи уже знакомы с механикой подобных процессов, как это так же отмечает Цапффе в «Последнем Мессии»: «Все вещи связаны причиной и следствием, и все, что он хотел постигнуть, раскрылось перед его испытующей мыслью. Вскоре он увидел механику даже в самом родном и дорогом — улыбке его возлюбленной». Знание о том, что мы не являемся идеализированными существами, которыми представляем себя, едиными и нераздельными, пугает некоторых людей, и в том числе физиологов и нейробиологов. И хотя мы не таковы, какими представляем себя, мы способны продолжать существование привычным нам образом, если заглушим в себе чувство того, что мы являемся зловещими сверхъестественными механизмами в мире созданий, которые могут измениться как угодно в любой момент. Подобное заглушение не является проблемой в так называемом мире повседневной реальности. Но в мире сверхъестественного ужаса эта проблема возникает непременно .

В отличии от примера Енча, описывающего некто охваченного эпилептическим припадком, художественные обращения к ужасу наиболее успешны в случаях, когда описываемые ими феномены касаются сверхъестественного, начинающего угрожать не только снаружи, но и изнутри. Подобные виды ужаса могут быть порождены только в тех случаях, когда сверхъестественное соединяется со зловещим, поскольку даже физиологи и нейробиологи, путем ли современного медицинского, или любого другого просвещения, не способны комфортно преодолевать сверхъестественное. Кровожадные вампиры и голодные зомби — яркие примеры в подобном контексте, поскольку их внутренняя сверхъестественность нежити, представляющая их объективно зловещими существами, провоцирует внутренние сверхъестественные переживания. Вампиры и зомби зловещи в своей сути, поскольку некогда были людьми, но перетерпели ужасное перерождение, превратившись в механизмы с единственной функцией — выживания ради выживания. Подобное неизбежно вызывают субъективное переживании зловещей сверхъественности в тех, кто осознает «темное знание» о том, что человеческие бытия так же являются не более чем машинами, сделанными так как они сделаны, и возможными для переделки, часовыми механизмами, а вовсе не неизменными во внутренней постоянной сути созданиями. Будучи зловещими механизмами, вампиры и зомби исполняют акты воспроизводства механистически и без особых колебаний, или даже без колебаний вовсе — воспроизводство своего вида является эпифеноменом [3]направляющего их ведущего побуждения.

Это второе условие завершает требования к рассказу о сверхъестественном ужасе о представлении феномена, являющего зловещую угрозу, направленную не только с наружи, но и изнутри, и составляющую предел ужаса обычных людей, которые хотят жить в обычном мире привычным образом, знакомым им и их семьям, пускай даже они и подозревают, что эта привычность и обычность есть не более чем сфабрикованный фасад, легитимность которого может быть разрушена.

Исполнение обоих условий зловещей сверхъестественности можно увидеть в таких фильмах ужасов, как «Вторжение похитителей тел» (1956, ремейки 1978 и 2007 гг.) и «Нечто» Джона Карпентера (1982), которые лишь отчасти относятся к жанру научной фантастики и всецело принадлежат области сверхъестественного ужаса, сродственного со зловещим. В том и другом классических образцах кинематографического искусства человеческие создания заменяются на физические двойники инопланетными силами — нечто зловещим и угрожающим, или выражаясь в терминах понимания индивидуальной эпилепсии Енча — «происходящим не из человеческого мира, а из чужих и загадочных сфер». Для каких целей эти инопланетные силы явились на нашу планету? Для целей обернувшихся воспроизводством себя в наших образах и подобиях с целью выживания.

Это все, что нам требуется знать о механике и намерениях данных сил: они ничем не отличаются от наших, единственно кроме угрозы заменить воспроизводство и выживание нашего вида, воспроизводством и выживанием инопланетян. Способ воздействия этих инопланетных сил сводится к замене людей во время их сна, с тем чтобы мы уже никогда не смогли пробудится и стать самими собой, целиком и полностью обратившись в совершенно иных созданий. В виду возможности подобных трансформаций, все те, кто пока еще не захвачен похитителями тел, страшатся двух недвусмысленных угроз. Первая состоит в том, что любой индивидуум может оказаться не тем, кем он кажется — человеком. Вторая — в том, что человек сам может подвергнутся трансформации, как только уснет. Однако в отличии от вампиров и зомби, являющих определенно отталкивающие формы существования, наша трансформация в Похитителей Тел, представляющих в фильме, несмотря на плюрализацию в названии, не уникальные индивидуальные бытия, а скорее части единого общего роя, выглядит не такой уж неприятной. Раз поглощенные инопланетной силой, обращенные теряют все качества, которыми они обладали в предыдущем человеческом облике — за исключением довольства или счастья, если хотите. Преображенные становятся квиетистами [4]существования, что в фильме представляется как последнее, чего желают настоящие люди, предпочитающие привычную живость жизни.