Клод Романо - Авантюра времени [Три эссе по феноменологии события]

Тот же самый metabasis (переход) между временем и тем, что находится во времени, между временем и внутривременностью, можно обнаружить и у многих других авторов. Даже у Канта, который все-таки решительно отказывается мыслить время в терминах перехода или изменения, остается эта глубокая двусмысленность. Разумеется, Кант отличает время как чистую форму созерцания от чувственных содержаний и эмпирических объектов, в нем преходящих, но заключает отсюда к постоянству времени: «Стало быть, время, в котором должна мыслиться всякая смена явлений, само сохраняется и не меняется ( bleibt und wechselt nicht ), так как оно есть то именно, в чем последовательность или одновременное существование могут быть представлены только как его определения» [75] Кант. Критика чистого разума. М., 1994. С. 148. У Канта имеется внутренняя проблема, заключающаяся в приложении постоянства, т. е. схемы категории субстанции, к самой форме времени. Однако эта проблема является всего лишь вариацией более общей проблемы, которую мы пытаемся сформулировать. . Кант отказывается понимать время как процесс, однако не отбрасывает саму альтернативу изменения и постоянства, поскольку именно постоянство он приписывает времени. Вместо того чтобы заявить, что атрибуция времени постоянства и изменения не имеет смысла , Кант утверждает, что время непреходяще и, следовательно , оно пребывает. Следовательно, прилагая все усилия к тому, чтобы различить чистую форму времени и внутривременность его феноменального содержания, он продолжает мыслить время в горизонте внутривременности, поскольку «пребывать» может только то, что способно к изменению, и vice-versa .

Бергсон, в свою очередь, не избегает этой принципиальной трудности: даже противопоставляя длительность пространственному образу времени, он продолжает мыслить длительность как разновидность потока, непрерывного и неделимого изменения. Если «сущность длительности состоит в протекании» [76] Бергсон А. Там же. С. 87. , если длительность по своей сущности есть движение [77] «Длительность предстанет такой, какова она есть — постоянным творчеством, беспрерывным фонтанированием новизны»: Бергсон А. Там же. С. 88. , стоит ли удивляться тому, что длительности приписывается ритм и скорость, «которая для моего сознания есть, в подлинном смысле этого слова, абсолют» [78] Бергсон А. Творческая эволюция. М.: Терра-Книжный клуб, Канон-Пресс-Ц, 2001. С. 321. , равно как и утверждению, в точности соответствующему представлению Гуссерля о потоке сознания, что длительность протекает именно в том ритме, в каком она протекает, в отличие от математического времени, которое «могло бы ускоряться в огромной степени и даже бесконечно» [79] Бергсон А. Там же. С. 84. ? Это течение длительности, повторим это еще раз, будет самим духом: утверждение, открывающее дверь всем тем парадоксам, с которыми мы уже встречались.

Даже Хайдеггер, несмотря на все новшества его феноменологии, а также его обостренное понимание пределов того, что он называет «метафизикой», запутывается — по крайней мере, отчасти — в тех же трудностях. Действительно, на первый взгляд, кажется, что разработанное в «Бытии и времени» понятие экстатической темпоральности совершенно исключает нечто такое, как последовательность экстазов, переход будущего в настоящее, а настоящего — в прошлое: «Временение не означает никакого „друг за другом“ ( Nacheinander ) экстазов. Настающее не позже , чем бывшесть и эта последняя не раньше , чем актуальность. Временность временит как бывшествующе-актуализирующее настающее ( gewesende-gegenwärtigende Zukunft )» [80] Хайдеггер М. Бытие и время. С. 350. . Иначе говоря, «время ни проходит, ни пребывает, а временится» [81] Id., Metaphysische Anfangsgründe der Logik, G.A. T. 26. P. 256. . Однако экстатически-горизонтальная конституция временности у Хайдеггера ни в коем случае не упраздняет гуссерлевского вопроса об источнике времени, а только придает ему другую форму. Самое новаторское в аналитике Хайдеггера — противоположность между подлинной и неподлинной временностью — не должно скрывать того, что остается в ней в высшей степени близким к Гуссерлю, а именно: противоположность изначальной, принадлежащей Dasein временности и производного времени наручных и башенных часов. Эта изначальная временность укоренена в трех временящих модусах Dasein , которыми являются ожидание, презенция и ретенция: «Быть-в-ожидании, удерживать и презентировать являются не просто способами осознания былого, наступающего и настоящего, а сами являются их источником ; бытие-в-ожидании не есть способ сознания времени, а само время в его изначальном и подлинном смысле» [82] Id., Metaphysische Anfangsgründe der Logik, G.A. T. 26. P. 263 (курсив мой — К. Р. ) . Именно в той мере, в какой время еще мыслится Хайдеггером согласно восходящей к Августину традиции, которая и получает свое полное развитие в гуссерлевской феноменологии как изначальная характеристика субъективности (разумеется, в смысле онтологической «субъективности», (т. е.) Dasein ), проблема источника времени в Dasein вовсе не устранена, а вновь обнаруживается в другой форме. Действительно, как говорится в «Основных проблемах феноменологии», только Dasein «дает время» часам [83] Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. СПб., 2001. С 321. . Но каким образом ожидание, ретенция и презенция могли бы временить время, если эти модусы, или расположенности ( Veraltungen ) Dasein , должны сами следовать во времени? Хайдеггер даже не ставит этого вопроса, повергавшего Гуссерля в глубокое беспокойство. Кроме того, если, как это утверждается в «Бытии и времени», «актуализирующе-забывающее ожидание несобственной экзистенции есть условие возможно расхожего опыта ухода времени ( eines Vergehens der Zeit )» [84] Хайдеггер М. Бытие и время. С. 425. 2 Гуссерль Э. Там же. С. 68. , то не означает ли это, что «уход времени» является законным , хотя и производным, способом схватывания феномена времени?

Проблемы, с которыми здесь сталкивается Хайдеггер, не просто аналогичны тем, с которыми имеет дело Гуссерль. Хайдеггеровская экзистенциальная аналитика поднимает также строго симметричные проблемы, которые не существовали для его предшественника. Гуссерль пытался понять, каким образом в непрерывном протекании сознания, в этом гераклитовском потоке, могло конституироваться устойчивое, неподвижное, объективное время («Время неподвижно, и все же оно течет […] Это проблема» [85] Гуссерль Э. Там же. С. 68. ). Однако для Хайдеггера речь будет идти о том, каким образом из формальной и неподвижной временности — поскольку экстатическая временность не знает последовательности — может получиться нечто такое, как феномен протекания вещей во времени, или, скорее , феномен протекания самого времени, представленного в «расхожем» метафизическом понимании как «последовательность наличных ( vorhanden ) „теперь“». Как кажется, Хайдеггер не только считает возможным говорить о том, что «теперь» «проходит», «следует за собой», что само по себе апоретично, но к тому же в действительности ничего не говорит о том, каким образом из определений изначальной временности, и особенно из его «протяженности» ( Gespanntheit ) [86] «Характер перехода, присущий каждому теперь, есть не что иное, как то, что мы охарактеризовали как протяженность времени»: Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. С. 363. , становится возможным вывести «характер перехода» ( Ubergangscharakter ) этого «теперь». Наконец, он надеется найти в аристотелевском трактате о времени первую формулировку «расхожего понимания времени» как последовательности наличных ( vorhanden ) «теперь», тогда как Аристотель никогда не употребляет в своем трактате термина «теперь» ( nun ) иначе как в единственном числе и не описывает ничего такого, что могло бы даже приблизительно быть истолковано как последовательность многих «теперь» или перехода одних «теперь» в другие.