Данил Разеев - В сетях феноменологии. Основные проблемы феноменологии

(записано в один из последующих годов)

Еще один путь, избираемый в моих лекциях зимнего семестра 1910/11 гг., содержит приблизительно следующие мысли: необходимо) к идее феноменологии. Оно необходимо, поскольку все мы первоначально. Все мы располагаем первой, первоначальной, естественной сферой познания: природой, в самом широком смысле пространственно — темпорально определенного, реального наличного бытия (des Daseins), миром [534]. Ему соответствуют науки о природе [535], науки о физической и психической природе; науки о природе в более узком смысле слова и о духе (о духах, о духовных сообществах (Gemeinschaften), духовных продуктах (Erzeugnissen)) etc.

Сверх этих наук, какого рода еще возможны науки?

a) От природы мы можем перейти к идее природы, идее физической природы, идее духа, духовных сообществ etc. В рамках эйдетической всеобщности мы можем через различные степени всеобщности перейти к высшей всеобщности, к идее реального вообще, к априорной науке о мире вообще.

b) Мы можем возвыситься до степени формальной всеобщности и сделать идею бытия вообще в формальной всеобщности доменом исследования: формальная онтология (формальный mathesis universalis).

c) С ней переплетаются апофантическая логика и родственные дисциплины, предметом которых являются вероятности, сомнения, вопросы, формальная наука о мысленных значениях (Denk- bedeutungen). Затем формальная аксиология etc.

d) Науки о разуме, о научном разуме, теоретическом, о разуме в оценивании и волении.

e) Наука о трансцендентальном сознании, о трансцендентальных феноменах феноменологии.

На это замечу, однако, что этот ход заключает в себе больше, чем необходимо для введения в феноменологию. Ведь мне ни к чему, выходя из естественной установки, понимаемой в первую очередь лишь как установка на природу, обстоятельно разбирать, какие науки останутся за вычетом естественных наук. Мне не нужна принципиальная классификация наук вообще. Она необходима мне лишь в той мере, в какой помогает противостоять искушениям натурализма и в особенности психологизма, угрожающим перекрыть нам доступ к феноменологии. А значит, сперва требуется лишь освободить путь к эйдетике всеобщим образом отстоять ее права, а затем — ясно обозначить разницу между рациональной психологией как эйдетикой духа и феноменологией, а это, в целом, соответствует пути 1912 г. (летний семестр [536]).

Первый опыт чистого описания «обнаруживаемого» («Vorgefundenen» [537]) у Авенариуса и самому этому описанию не вполне ясная и определенная тенденция таковы: не строить никаких «теорий», держаться подальше от всевозможных теоретических предубеждений, описывать «данное» точно так, как оно дано, и, в непосредственной связи с этим, [описывать] ошибочно полагаемое, если таковое имеет место, об этом данном (uber das Gegebene Vermeinte) точно так, как оно полагается.

До всякой теории дан мир. Все мнения, правомерные или неправомерные, расхожие, суеверные, научные — все соотносятся с уже предданным миром. Как дается мне мир, что могу я о нем непосредственно высказать, непосредственно описывая [его] всеобщим образом как то, чем он себя дает; каков он в своем первоначальном смысле, [так], как последний дает себя в «непосредственном» восприятии и опыте в качестве самого мира? (Однако именно так Авенариус не выражается, и в этом его ошибка.) Авенариус описывает, сам себя при этом не понимая, универсальные смысловые рамки мира (einen allgemeinen Sinnesrahmen der Welt) в непосредственном опыте.

Всякая теория соотносится с этой непосредственной данностью, и обоснованный смысл она может иметь лишь в том случае, если порождает мысли, не задевающие универсального смысла непосредственной данности. Никакое теоретизирование задевать этого по смыслу не может. Что такое мир? — То, что я нахожу, описывая и теоретизируя, и теоретизирование — лишь продолжение описания, [описание] более всеобъемлющее. Искать чего — то большего не имеет смысла. Авенариус исследует это. Он спрашивает: имеет ли смысл расстаться с «естественным» понятием мира? Посмотрим! Утверждается, что мир совсем иной, что это — де действительный мир, это — только явление мира трансцендентного, непознаваемого etc. Может ли нечто заставить меня изменить естественное понятие мира, сказать (интроекция), что этот данный мир — просто явление во мне, явление опытно познающего человека, нечто в моем мозгу etc.?

В этом я усматриваю весьма ценную тенденцию.

В опыте мне противостоит мир, неполно, с определенных, а не со всех сторон, определений. Опытная наука притязает на научное определение этого мира. Философия идет еще дальше, покушаясь выдать более совершенную, последнюю истину о мире, — и вот уже сами ученые — естественники ведут споры о значимости для действительности тех вспомогательных теоретических понятий, которые они ввели, и привносят в эти споры философские воззрения, определенные с точки зрения субъективности сознания. Я, не высказываясь решительно в пользу какой — либо из партий, занимаю критическую позицию. Какую же это [538]? Я рассматриваю (sehe mir an) этот опытно данный мир как таковой. Я рассматриваю опытное научное познание (das wissenschaftliche Erfahren), я рассматриваю философские теории. Я выясняю, что наука и философия произносят высказывания о мире, но что исходным пунктом и основанием всего этого является опыт. О том, что такое мир, надо говорить не наобум, но обдуманно приводя [это] к познанию, к знанию: мир, которым я обладаю, которым я обладаю благодаря опыту до всякого теоретизирования, до всякого опосредованного мнения, а уж конечно не таким способом, который полностью удовлетворяет мои познавательные запросы (Wissensabsichten). Следовательно, я должен начать именно с описания мира таким, каким он дается мне непосредственно, или, соответственно, с описания опыта в его отношении к опытно постигаемому как таковому. Что же касается спора, так — то или так — то следует интерпретировать опытно постигнутое бытие, не является ли оно, в конечном счете, простым явлением, о котором нельзя высказать никакой «метафизической» истины? — то я воздерживаюсь ото всех суждений, кроме разве что таких, которые полагают сам факт опыта и высказываются о его смысле, об опытно постигнутом как таковом. И затем спрашиваю — после универсального описания смысла опыта, или же после описания содержания «понятия» «мир», которое он [опыт] диктует («смысла» «мир»): можно ли когда — нибудь отказаться от этого первоначального смысла в какой — либо на опыте основанной теории? Каковы возможности мышления, если оно закономерно основывается на опыте; может ли оно когда — нибудь перешагнуть смысл первоначального опыта, фундирующего опытную теорию? Итак, теперь я спрашиваю, что происходит с первоначальным смыслом «мир», «опытно данное», и что может с ним произойти, если на опыте базируется закономерное опытное мышление (Erfahrungs- denken). Если уж быть точным, мне следовало бы при этом описать обе стороны корреляции — опыт и опытно постигаемое, а затем опытное мышление и опытно мыслимое, определяемое в опытном мышлении, с различиями закономерных, подтверждающихся опытных мыслимостей (Erfahrungsgedachtheiten). Двигаясь в этом направлении, мне надо было бы ответить на вопрос: что есть смысл опытной теории, а значит, коррелятивно — мира науки? И какой смысл диктует сущность опыта и опытное мышление со своими коррелятами?