Борис Кузнецов - Философия оптимзма

Р. Оппенгеймер [84] Р. Оппенгеймер. УФН, 1965, 86, вып. 4, стр. 597. выдвигает весьма «эйнштейновский» аргумент. Прогресс науки, ее проникновение во все меньшие пространственно-временные области — основа рационалистического мировоззрения. «Без дальнейшего проникновения в область бесконечно малого, усилия в этот, раз могут и не закончиться торжеством человеческого разума».

Подобные аргументы обосновывают необходимость физики высоких энергий. Собственно физические соображения обосновывают направления вложений, строительство тех или иных по параметрам ускорителей. Если бы мы нарисовали диаграмму напряженности магнитного поля, длины окружности вакуумной камеры, прироста энергии частиц за один оборот и т. д., физические соображения могли бы определить оптимальное сочетание параметров, оптимальное направление вектора в пространстве перечисленных переменных. Но от чего зависят масштабы вложений и скорость развертывания экспериментальной базы физики высоких энергий? Как обосновать темп ввода ускорителей на 200—1000 млрд, эв? Ни общие аргументы, ни физические соображения не содержат ответа на этот вопрос. Совершенно очевидно также, что вложения в физику высоких энергий, которые вызвали бы уменьшение темпов роста экспериментальных, промышленных и культурных условий пового этапа в науке, были бы нерациональными. В последнем счете такие условия включают весь баланс капитальных вложений, и вложения в физику высоких энергий должны быть составляющей оптимального экономического баланса.

Было бы очень просто, если бы мы могли определить количественный экономический эффект фундаментальных исследований и, исходя из максимального эффекта, найти долю вложений в физику высоких энергий в оптимальном балансе вложений. Но это невозможно. Когда мы говорим, что фундаментальная наука гарантирует возрастание ускорения производительности труда, то эта величина остается символом, который сейчас не может быть расшифрован в виде количественного показателя.

Для каждого ускорителя темпы его сооружения определяются обычными проектными и строительными условиями, а число их должно соответствовать числу различных теоретически обоснованных схем и, главное, наличию больших научных школ, уже обладающих опытом проектировки больших ускорителей, исследования тех или иных проблем с помощью пучков частиц высокой энергии и подошедших в своей теоретической работе к новым проблемам, требующим пучков с энергией 200—1000 млрд. эв.

И все же темпы развития физики высоких энергий определяются вопросом «зачем?». Этот вопрос в уже известном нам смысле максимального возрастания динамических показателей цивилизации относится к строительству ускорителей, и мы можем приписать фундаментальным исследованиям экономический эффект. Понятие экономического эффекта, как мы видели, преобразуется и обобщается, оно становится динамическим, включает показатели скорости и ускорения роста производительных сил.

Но этими количественно определимыми коэффициентами (определимыми в известных пределах, с неизбежной неопределенностью только что указанных экономических переменных) экономический эффект не ограничивается. Выше было сказано, что возрастание ускорения производительности труда (переход к более высоким коэффициентам ускорения) — это величина, не допускающая количественной расшифровки, пока не допускающая. Но из механизма ускорения следует со всей возможной в таких вопросах достоверностью качественный вывод: интенсивные исследования вызывают циклы ускорения экстенсивных исследований и их результатов, т. е. ускоренного обновления тех идеальных физических схем, которые служат целевыми канонами для технического прогресса.

Одному из самых блестящих изложений теории относительности — написанной в 1923 г. книге А. А. Фридмана «Мир как пространство и время» — автор предпослал в виде эпиграфа следующую выдержку из «Гисторических материалов Федота Кузьмича Пруткова»: «Однажды, когда ночь покрыла небеса своею епанчою, французский философ Декарт, у ступенек домашней лестницы своей сидевший и на мрачный горизонт с превеликим вниманием смотрящий, — некий прохожий подступил к нему с вопросом: «Скажи, мудрец, сколько звезд на сем небе?» — «Мерзавец! — ответствовал сей, — никто необъятного объять не может!» Сии, с превеликим огнем произнесенные, слова возымели на прохожего желаемое действие».

В следующих за эпиграфом первых строках книги А. А. Фридман говорит, что «всегда находились среди мыслящего человечества и любопытные прохожие и более, нежели Декарт, обходительные мудрецы, пытающиеся на основании постоянно ничтожных научных данных воссоздать картину мира» [85] А. А. Фридман . Мир как пространство и время. Изд. 2. М., 1965, стр. 5. . В оставшиеся десятилетия XX в. эти обходительные мудрецы смогут давать на вопросы любопытных прохожих о Вселенной ответы, основанные уже не на столь ничтожных данных. Но теперь речь идет не только о подсчетах дискретных тел во Вселенной. Космологическая проблема — это уже не только и, может быть, не столько проблема взаимодействующих дискретных тел, сколько проблема различных по своей природе полей. Самое же существенное отличие состоит в том, что сейчас без теоретических конструкций, охватывающих Метагалактику в целом, нельзя достаточно быстро продвигаться вперед в тех фундаментальных областях науки, которые придают нашей эпохе ее характерный динамизм.

Классическая картина взаимодействующих тел — звезд, планет и комет — была результатом первой астрономической революции, вызванной телескопом. Когда Галилей в 1610 г. направил зрительную трубу на небо, обнаружил дискретную природу Млечного Пути и другие ранее неизвестные факты и опубликовал свои открытия в «Звездном посланнике», начался период доказательства, теоретического осмысления и конкретизации системы Коперника — картины взаимодействующих тел без «естественных движений» перипатетической космологии.

Новая астрономическая революция, начавшаяся в середине XX в., продолжающаяся сейчас и имеющая все шансы охватить конец столетия, а может быть, и начало следующего, по-видимому, приведет к подтверждению и конкретизации релятивистской космологии — картины пространства, обладающего кривизной, радиус которой с течением времени изменяется. При этом новая астрономическая революция позволит увидеть в этом пространстве игру взаимодействующих полей, существование и поведение квантов этих полей, элементарных частиц.

Вторая астрономическая революция берет в качестве наиболее общей исходной идеи релятивистскую модель Метагалактики и стремится связать ее уже не только с тяготением, но и с различными типами полей. Если говорить о средствах наблюдения, то исходный пункт новой астрономической революции состоит, во-первых, в наблюдениях со спутников и космических кораблей и, во-вторых, в замене, вернее, в дополнении человеческого глаза астрофизическими приборами, улавливающими электромагнитные волны не только в оптическом, но и в других диапазонах, а также потоки различных частиц помимо электромагнитного излучения.