Роман Шорин - Записки Никто

Унизили ли мы достоинство человека, наплевательски отнесясь к возможности его скорой гибели? Отнюдь. Ведь в том случае (но и только -- в том случае!), когда я живу интересами Целого, от меня уже нельзя отпихнуться, мною уже нельзя пренебречь. Ибо в свете Целого и я становлюсь самоценностью. Но это -- для других, сам же перед собой я по-прежнему отдаю приоритет самоценностям или Целому, если исходить из второго способа рассуждения. А значит имею шанс излечиться, если до этого, предположим, я успел заболеть алкоголизмом.

Отказываться от одного удовольствия ради другого можно лишь в том случае, когда, если другое несет большее удовольствие. Как же тогда избавиться от того, что, принося максимум удовольствия, привело к страшному заболеванию? Никак. Ведь у нас больше нет козыря под названием "еще большее удовольствие". Отказаться от удовольствия можно лишь ради того, что важнее удовольствия. Важнее не того или иного конкретного удовольствия, а удовольствия в принципе. Без иного мира (без самоценностей) здесь не обойтись.

Иной мир загадочен. Обращенный к нему поступает, казалось бы, в ущерб себе. Есть возможность заняться сексом (забавная штука, кто посмеет это отрицать?), а он говорит, что, видите ли, будет ждать возвращения своей любимой. Кто-то отворачивается от вкуснейшего блюда, а все из-за того, что помнит, как плохо сейчас кому-то из его знакомых. Кто-то отказывается от состояния, нажитого на чужих бедах. "Блин, да что за фигня такая? -негодует этот мир. -- Жри, трахайся, отрывайся, покуда есть возможность"!

При всей незримости и "тихости" своих благ (ну что это, скажите пожалуйста за удовольствия -- сдержать слово или поступить по совести?), иной мир оказывается более предпочтительным. Он держится на более прочном, чем "мне хорошо". Так же, как в случаях секса без любви и денег без чести, обстоит дело и с наркотиками. "Брось колоться во имя того, что полагаешь более важным, чем ты сам". И это работает.

Бог и любовь принадлежат иному миру. Они помогают вспомнить (и помнить дальше), что ты пришел в мир "зачем-то". Не для того, чтобы попользоваться его благами, а с миссией. И в философски понимаемом "конце" (который уже наступил, какой бы момент времени мы ни взяли) тебе будет велено отчитаться о ее выполнении.

45

Когда Герман Крабов еще не был священником, в его жизни имелся период, когда он много и тяжело работал. Работа была нервной, суматошной и поглощала Крабова целиком. Курьез в том, что блаженные моменты отдохновения приносило ему простое плотское желание. Вот как это было.

Иногда деловые обязанности вынуждали Крабова к продолжительным поездкам в трамвае. Нередко, в трамвай забредала какая-нибудь красотка, и Герман, глазея на нее, переносился в какой-то другой мир, где нет работы, начальника, опасений не успеть, забыть, перепутать. Иными словами, красавицы вытесняли в сознании Крабова все остальное. Оставались только он и она, только он, она и их (возможные) взаимоотношения. Рождался совершенно самостоятельный мир, в котором только он, объект его страсти и этого, собственно, вполне достаточно. А все, что исходило не от них, не имело никакого значения. Крабов забывал, что он в городе, ему чудилось, что он где-то в тропиках на берегу океана: легкий ветер шумит в пальмах, жара, полная погруженность в настоящее и беззаботность. А тут еще раскинувшаяся в гамаке загорелая, манящая и наконец-то доступная амазонка.

Переживание чудесным образом происходящего избавления от ноши, которой он был нагружен необходимостью, было настолько отрадно, что сопровождалось тихим стоном, долгим выдохом, ощущением провала в невесомость.

Все дела упразднялись, а потому в женском образе Крабову брезжился некий спасительный окончательный приют. Ибо в каком случае уже нет нужды в делании "дел", делании, свидетельствующем об ущербности? Когда установилась гармония, замкнувшаяся на самой себе. Что означает ощущение полной независимости от того, что вне тебя? Что произошло столкновение с чем-то, способным организовать завершение, а всякий финал, говорю я, вносит полноту.

Получалось, что просыпающийся в Крабове мужчина (самец) играл роль проводника к волшебному царству свободы. Низменный инстинкт связывал с горним миром.

И еще раз остановлюсь на уже упоминавшемся моменте. Поскольку при виде красотки Крабов чувствовал, что его плечи свободны от только что пригибавшей к земле тяжелой ноши, значит цель, ради которой он нес ее на своих плечах (а ношу несут только в надежде, в расчете когда-нибудь ее сбросить), уже собственно, достигнута. Это картина конца: ноша на земле, путник расправляет плечи. И если она наблюдается уже сейчас, значит -- все, дальше идти не надо. Короче, уже из возможности пренебречь делами можно смело делать вывод: то, ради чего они делались, наступило. Только из одной точки можно ощутить свободу -- из точки Конца. Очередное прекрасное создание помещало Крабова в такую точку Конца, наступившего посередине. А значит тот путь, который прервало наступление Конца, вел в никуда, и шагать по нему дальше нет никакого смысла.

Теперь, когда Крабов уже давно стал другим человеком, ему есть что вспомнить. Но он до сих пор не забывает своих переживаний в те минуты, когда его зад плющился на трамвайном сиденьи.

46

Рекомендации психолога и философа вполне могут совпадать. Не совпадет лишь объяснение причин эффективности рекомендуемых приемов. Нет оснований считать, что одно из этих двух объяснений, например психологическое, будет ложным. Скорее, позиция психолога имеет целый ряд преимуществ с точки зрения своей убедительности. Однако версия философа лично для меня привлекательней тем, что она всегда увязывается со смысловым началом. Любой жест здесь рассматривается в плане участия (или отказа от участия) во всеобщей мистерии Бытия.

Взять ту же медитацию. Психолог, настаивая на ее полезности, будет толковать о расслаблении мышц, о циркуляции крови, о наполнении энергией и т.д. Мое понимание эффективности медитационных практик будет принципиально иным. При этом я отнюдь не отрицаю, что мышцы медитирующего расслабляются, дыхание стабилизируется, прекращаются утомительные мытарства ума... Но я бы не сказал, что именно это - помогает. Вернее, это, конечно, помогает, только... только для меня, идеалиста, изменения в душе важнее и первичнее изменений в теле, к коему я отношу и психику.

Медитация есть вхождение в состояние полноты. Ее цель - оказаться в моменте, из которого уже не нужно испытывать потребностей, кои суть желание воссоединиться с частицами самого себя, волею судеб оторванными от тебя и вынесенными вперед, в будущее, коего необходимо дожидаться, чтобы, наконец, обрести себя полностью и, что называется, "зажить". Глядя из состояния, достигнутого медитацией, любая спешка (а таковою видится любое, даже черепаховое движение) представляется крайней нелепостью. Зачем? Вопрос указывает, что спрашивающий имеет все, в чем он только мог нуждаться. Можно не гнаться, можно не быть начеку, можно не ждать. Так, медитирующему дается сделать глоток из источника под названием завершенность. Этот глоток и помогает ему справляться с испытанием, назначенным Богом, - жить в царстве относительности.