Роман Шорин - Записки Никто

Пороки и чистые интересы - не от мира сего, в противоречии с ним. Судьба и тех и других - трагична. У меня как апологета чистых интересов близкие к ним по своей бесполезности пороки вызывают толику сочувствия, ощущение, о котором романисты пишут следующим образом: "На мгновение мне стало его жалко. Но только на мгновение". Человек, не имеющий чистых интересов хотя бы пороками мог бы привлечь мое внимание. А "праведник", не кинувший на ветер ни копейки (т.е. повинующийся закону мира, в котором мы находимся) - вызовет лишь скуку и безразличие.

Сблизив эти понятия, теперь я намерен их развести. Ибо они и в самом деле разнятся. "Чистый интерес" вполне можно заменить на словечко "добродетель". Словечко устаревшее, но я прибег к нему по той простой причине, что оно по-прежнему остается единственно точным антонимом термина "порок". Под добродетелью я сейчас ни в коем случае не подразумеваю неукоснительное следование утилитарным надобностям. Нет, настоящая добродетель не земного - небесного порядка. Итак, уже в языке порок и чистый интерес противопоставлены друг другу.

Пускай порок и выступает чужеродным телом по отношению к миру релятивизма, сам по себе он является такой же, замешанной на тотальной относительности системой. Внутри порока нагнетается лишь ущербность. Ему всегда мало. "Дальше, дальше, дальше", - он знает только одно слово. Чего-то достигнув, порок заставляет своего агента с еще большей жадностью смотреть в будущее. Когда ему достается то, чего он так вожделел, порок отшвыривает добычу в сторону и требует еще. В этом и заключается парадокс: он даже не притрагивается к тому, по поводу чего исходил дрожью пока им не обладал. Порок не проживает наступившее желанное будущее: настоящее время для него закрыто.

Парадокс можно объяснить тем, что порок представляет собой не что иное, как абсолютизацию относительного. В том, к чему он стремится, пороку (давайте отвлечемся от человека, им одержимого) мнится завершенность, успокоение, финиш. И он чувствует, всякий раз достигая желаемого, что здесь что-то не так, что удовлетворение почему-то не наступает. Но он ошибочно полагает, что "просто нужно попробовать еще раз". Обжора весь день мечтает о сладкой булочке. Вечером, он, наконец, вкушает ее, но предполагаемого результата (ощущения целостности, полноты существования) нет и в помине. (Еще бы, ведь кто осмелится назвать еду абсолютной ценностью?!) Ничтоже сумняшеся, обжора тянется за второй.

С чистым интересом все обстоит с точностью до наоборот. Чистый интерес обитает в настоящем времени, причем в наиболее истинной его форме - форме вечного настоящего, где прошлое настоящее и будущее даны одновременно. Чистый интерес никогда не обманывается в своих ожиданиях - претворяясь в жизнь, они дают ему все, на что он рассчитывал. Искомое, будучи обретенным, удовлетворяет его сполна. И, надо заметить, с первого раза. Чистый интерес прямо-таки купается в результате своих усилий, вкушает, смакуя, плоды своего труда. Счастливый исход объясняется ориентацией чистого интереса на действительно имеющее абсолютное значение. Абсолют есть предел, за которым больше ничего нет. Он достигнут - сверх этого ничего не нужно. По такому поводу говорят, резко выдыхая и кивая головой: "Все".

42

Честь безумцу, который, живя внутри мира, начал о нем размышлять (свидетельствовать в никуда). Иными словами, взращенный здесь, вышел в безвоздушное пространство, где нет никаких условий для жизни. Выход за пределы мира трудно (и даже страшно) представить, но логическая необходимость указывает, что это именно так. Наблюдающий мир должен находиться за его рамками. Больше того, поскольку сам он -- частица мира, наблюдатель не может не наблюдать и за самим собой тоже, в этом мире живущим. Собственная жизнь должна представляться ему чужой. Наблюдатель не будет таковым, если он не дистанцирован от наблюдаемого.

Для начала, зафиксируем, что такая возможность является экстраординарной. Равнодушие к себе есть нонсенс. Если же судить по тому, какие горизонты она открывает человеку, ее следует классифицировать как чудо. Чудо, своей чудесностью не уступающее невероятному факту (как, например, явствует из доктрины христианства) принятия Богом человеческого облика и схождения в мир. Я еду в такси по делам, и в то же время я не еду в такси по делам, а наблюдаю за тем, как еду в такси по делам. Поставим это рядом с явлением Бога миру в человеческом обличии. Можно проверить по линейке - перед нами случаи одного масштаба.

Миру не нужно свидетельство о себе. Также и человеку, как частице мира, не требуется свидетельство о себе. Причина проста. Свидетельство не помогает в решении задач, которые ставят перед собой и мир, и человек. Мир ждет от нас четких реакций: если мы наткнулись на кучу золота, от нас требуется только одно - как можно быстрее набивать им свои карманы. Любое другое поведение вызовет непонимание. Хуже того: будет расценено как бунт. Мир не признает бунтаря своей частицей, обращенные на него глаза мира наполнятся холодом отчужденности.

Наблюдатель (в частности, за собой) видит и называет причины своих действий: "А сейчас ты льстишь своему начальнику, надеясь на повышение". Удивительное в том, что в мире не предусмотрено места для такого рода знания. Другими словами, в нем нет ровным счетом никакой необходимости. Ведь, если вдуматься, зачем льстецу знать, что он льстец? Это абсолютно излишняя информация, которая ему как льстецу ничего не даст. Лучше даже, чтобы он этого не знал. Льстец, знающий, что он льстец, уже нечто большее, чем просто льстец. (Последнее предложение, уважаемый читатель, понравилось тебе больше других. Тебе показалось, что ты начал что-то понимать. Однако ты ошибаешься. Внешняя эффектность предложения перекрыла его смысл. Если бы ты его понял, оно привлекло бы твое вниманием не больше, чем предыдущие, так как они несли никак не меньшую смысловую нагрузку.) Итак, миру незачем знать причины своей активности. "Ну, льстец я, ну и что"? Или: "Ну, я трус, ну и что"? "Да, я жадина, и что с того"? Жадине нужно жадничать, а не узнавать, что он - жадина.

Представьте, что автомобиль узнал, что он автомобиль. Что делать ему с этой информацией? К чему ее приложить?

Вот и странно, что некоторые существа, будучи в мире, могут за ним наблюдать. У этих существ непременно должна быть какая-то особенность. Такая особенность есть, и заключается она в заложенной в них догадке о существовании абсолютно, безусловно значимого, другими словами, о бытии Целого. "Что есть -- не я, не дом, в котором я живу, не этот город вокруг, не эта страна, - а вообще все"? "Какова не моя правда, правда этого дома, этого города, этой страны, а правда вообще"? Или, если попроще и наглядней, но не совсем точно: "А что это за машина, деталью которой я являюсь"? Данный вопрос -- далеко не праздное любопытство, а указание на месторасположение, на возможность со-участия в ее (машины) общей работе, а может быть даже на призвание отвечать за состояние машины в целом. Догадка о бытии Целого располагает этих существ как бы сразу в двух ролях: они и "деталь", и вся "машина". При этом настоящей сферой ведения, настоящим горизонтом жизни будет для них все-таки вся машина (если сохранять верность этому сравнению), Целое. Настоящей возможностью кого бы то ни было считается его предельная возможность. Можешь нести этот груз? Неси его, а не меньший. Ноша -- по плечу.