Герберт Маркузе - Репрессивная толерантность

Толерантность к систематическому оболваниванию равно детей и взрослых с помощью рекламы и пропаганды, высвобождение деструктивных побуждений посредством агрессивного вождения автомобиля, формирование и обучение специальных подразделений, бессильная и потворствующая толерантность в отношении расточительности, планируемого устаревания и неприкрытого коммерческого жульничества — не просто искажения и отклонения от нормы. Они — сущность системы, которая использует толерантность как средств увековечения борьбы зa существование и подавления альтернатив. В сфере образования, морали и психологии власти решительно выступают против роста подростковой и юношеской преступности; однако, увы, эта решительность куда-то сразу исчезает, как только дело касается хвастливой демонстрации успехов в создании все более мощных вооружений, ракет, бомб — успехов, которые свидетельствуют о зрелой преступности всей цивилизации.

Согласно принципам диалектики, именно целое определяет и истину — не в том смысле, что целое предшествует частям или является высшим по отношению к ним, но в том, что его структура и функции определяют все конкретные состояния и отношения. Таким образом, в рамках репрессивного общества даже прогрессивным движениям угрожает опасность превратиться в свою противоположность в той мере, в какой они принимают правила игры. Возьмём самый спорный случай: реализация политических прав (таких, как голосование, обращения в прессу, к сенаторам и т.п., демонстрации протеста, a priori (2) отвергающие ответное насилие) в тотально управляемом обществе служит усилению этой управляемости, как бы доказывая существование демократических свобод, которые в действительности изменили своё содержание и потеряли свой смысл. В такой ситуации свобода (совести, собрания, слова) становится инструментом оправдания порабощения. И однако (именно здесь в полной мере проявляется смысл диалектики) существование и осуществление этих свобод остаётся предпосылкой для восстановления их первоначальной оппозиционной функции при условии усилий, направленных на преодоление их ограничений (часто добровольных). Говоря обобщенно, функция и ценность толерантности зависят от степени достигнутого равенства в том или ином обществе. Толерантность имеет собственные базисные критерии: её рамки и ограничения не должны определяться, исходя из условий соответствующего общества. Иными словами, толерантность является самоцелью только тогда, когда она является подлинно универсальной, когда она касается в равной степени как правителей, так и народа, как землевладельцев, так и крестьян, как шерифов, так и их жертв. Такая универсальная толерантность возможна только в том случае, когда никакая угроза, исходящая от действительного или мнимого врага, не требует от общества его милитаризации и приучения народа к насилию и разрушению. Без этого невозможно реальное «наполнение» толерантности: её условия детерминируются и определяются институционализированным неравенством (которое вполне совместимо с провозглашением конституционного равенства), т.е. классовой структурой общества. В таком обществе толерантность de facto (3) ограничена узаконенным насилием или подавлением (полиция, вооружённые силы, разного рода вооружённая охрана) и привилегиями господствующих классов и их «обслуги».

Эти подспудные ограничения толерантности обычно предшествуют явным нормативным ограничениям, устанавливаемым судами, обычаями, правительством и т.п. (например, «явная опасность», угроза национальной безопасности, ересь). В рамках такой общественной структуры толерантность может чувствовать себя довольно вольготно. Она может быть двоякой: 1) пассивная толерантность в отношении утвердившихся установок и идей, пусть даже очевидны их вредные последствия для человека и природы; 2) активная официальная толерантность, допускаемая в отношении и правых, и левых, и агрессивных движений, и движений за мир, и партии ненависти, и партии гуманности. Эту беспристрастную толерантность я называю «абстрактной», или «чистой», поскольку суть её в непринятии позиции ни одной из сторон — однако она тем самым защищает в действительности уже утвердившийся механизм дискриминации.

Толерантность, которая расширила рамки и содержание свободы, всегда была предвзятой, то есть нетерпимой к протагонистам репрессивного статус-кво. Под вопросом была только степень нетерпимости. В упрочившихся либеральных обществах Англии и Соединенных Штатов свобода слова и собраний была предоставлена даже радикальным врагам общества — при том условии, что они не переходят от слов к делу, от речей к действиям.

Полагаясь на эффективные неявные ограничения, связанные с классовой структурой, общество, по видимости, склонно к универсальной толерантности. Однако либералистская теория уже успела привязать толерантность к важному условию: она «касается только человеческих существ, достигших зрелости своих способностей». Джон Стюарт Милль имеет в виду не только детей и несовершеннолетних; он уточняет: «Свобода как принцип неприложима к положению вещей, когда человечество ещё не достигло способности совершенствоваться путём свободной и равной дискуссии». До этого времени люди могут оставаться варварами, а «деспотизм — законный способ управления варварами, если он служит цели их исправления и используемые средства действительно направлены к этой цели». Эти часто цитируемые слова Милля предполагают и менее очевидный смысл: внутреннюю связь между свободой и истиной. С этой точки зрения истина является целью свободы, и свобода должна определяться и ограничиваться истиной. Но в каком же смысле свобода может быть подчинена истине? Свобода означает самоопределение, автономию. Это почти тавтология, однако тавтология, которая вытекает из ряда синтетических суждений. Она постулирует способность определять собственную жизнь: быть в состоянии определять, что делать, а что не делать, на какие страдания идти, а на какие нет. Однако субъект этой автономии не должен быть случайным, частным индивидом, каковым он в действительности является; скорее речь идёт об индивиде как человеческом существе, способном быть свободным вместе с другими. Проблема возможности создания такой гармонии между индивидуальными свободами заключается не в нахождении компромисса между конкурентами или между свободой и законом, между общим и частным интересами, общим и индивидуальным благосостоянием в утвердившемся обществе, а в создании общества, в котором человек перестанет быть порабощённым институтами, с самого начала искажающими смысл самоопределения. Иными словами, свободу всё ещё нужно создавать — даже в обществах, самых свободных из существующих. И понимание того, в каком направлении необходимо двигаться и какие институциональные и культурные изменения для этого необходимы, — по крайней мере, в развитой цивилизации вполне достижимо, т.е. это можно определить на основе опыта и разума.

Читать дальше