Ричард Бах - Мост через вечность

– Вы – Лесли Парриш!

В то же мгновение улыбка моей подруги изменилась. Та же улыбка, но неожиданно застывшая; внутри она вся сжалась, насторожилась.

– Прошу прощения, но я вас видела в Большой долине и в Звездной тропе и: я очень люблю ваши работы, и я думаю, что вы красавица:

Она говорила так искренне и робко, что стены стали тоньше.

– О, спасибо.

Женщина открыла сумочку. – Не могли бы вы: если вас это не слишком побеспокоит, не могли бы вы дать автограф для моей Корри? Она бы меня убила, если бы узнала, что я была рядом с вами и не: – Ей никак не удавалось отыскать клочок бумаги для автографа. – Здесь что-нибудь должно быть:

Я предложил свой блокнот, и Лесли согласно кивнула.

– Вот, возьмите, – сказал я женщине.

– Спасибо, сэр.

Она написала краткое пожелание Корри и поставила свою подпись, вырвала листок и вручила его женщине.

– Вы еще играли Дейзи Мэй в фильме Лил Абнер, – сказала женщина так, словно Лесли могла об этом забыть, – и в Маньчжурском кандидате. Мне очень понравилось.

– Прошло столько времени, а вы помните? Как это мило:

– Большое вам спасибо. Корри будет так счастлива!

– Обнимите ее за меня.

Какую-то минуту, после того, как женщина вернулась на свое место в очереди. Царило молчание.

– Не говори ни слова, – буркнула мне Лесли.

– Это было так трогательно! – сказал я. – В самом деле. Я не шучу.

Она смягчилась.

– Она такая милая и искренняя. Не из тех, кто говорит: «Вы ведь такаято, верно?» Я просто говорю «нет» и стараюсь улизнуть. «Нет, вы такая-то, я знаю, вы такая-то. Что вы сделали?» Они хотят, чтобы ты перечислила свои заслуги: – Она недоуменно покачала головой. – Что поделаешь! В общении с нечуткими людьми нет места для чуткости. Правда?

– Интересно. У меня такой проблемы нет.

– В самом деле, вуки? Ты хочешь сказать, что ни один грубиян не вторгался ни разу бесцеремонно в твою частную жизнь?

– Лично – нет. Писателям нечуткие люди присылают письма с настойчивыми просьбами, либо рукописи. Это около одного процента, может, даже меньше. Вся прочая почта интересна.

Я возмущался скоростью продвижения очереди за билетами. Не прошло и часа, как нам пришлось отрешиться от наших открытий, войти в кинозал с деловыми намерениями, усесться и смотреть фильм.

– Как многому я еще могу у нее научиться, – думал я, держа в темноте ее руку, касаясь плечом ее плеча, многое желая сказать, – больше, чем когда бы то ни было! А теперь еще между нами жила неистовая нежность секса, изменяя нас, дополняя нас.

– Вот женщина, которой не было равных в моей жизни, – думал я, глядя на нее в темноте. – Я не могу представить, что могло бы быть угрозой, разрушить теплоту близости к ней. Вот единственная женщина, из всех женщин, каких я знал, с которой никогда не может быть ни вопросов, ни сомнений в том, что нас связывает, до конца наших дней.

Не странно ли, что уверенность всегда приходит перед потрясениями?

Двадцать два

Снова озеро, в моих окнах мерцала Флорида. Гидросамолеты, словно солнечные мотыльки, летали, скользили по воде. Здесь ничего не изменилось, подумал я, раскладывая чемодан на тахте.

Краем глаза я заметил какое-то движение и подскочил, я увидел его в двери, – второго себя, о котором забыл: в латах, вооруженного и, в этот момент, возмущенного. Словно я вернулся с прогулки по лугу с застрявшими в волосах маргаритками и с опустошенными карманами, где были яблоки и кубики сахара для оленя, и вдруг обнаруживаю воина в латах, поджидающего меня в доме.

– Ты опоздал на семь недель! – сказал он. – Ты не сказал мне, где будешь. Тебе причинит боль то, что я должен сказать, а я мог бы уберечь тебя от боли. Ричард, вполне достаточно твоего пребывания в обществе Лесли Парриш. Ты забыл обо всем, что узнал? Разве ты не видишь опасности? Женщина угрожает всему твоему образу жизни! – Зашевелились звенья его кольчуги, скрипнули доспехи.

– Она прекрасная женщина, – сказал я, затем понял, что он не поймет смысл сказанного, напомнит мне, что я знал много прекрасных женщин.

Тишина. Снова скрип.

– Где твой щит? Потерял, наверное. Это счастье, что тебе удалось вернуться живым!

– Мы начали говорить:

– Глупец. Ты думаешь, мы носим доспехи забавы ради? – Его глаза сердито смотрели из-под шлема. Зеленоватый в металле палец указал на выбоины и следы от ударов на доспехах. – Каждая из этих отметин сделана какой-нибудь женщиной. Ты был почти уничтожен женщиной; тебе чудом удалось спастись; и если бы не латы, ты был бы уже десять раз сражен, потому что дружба превращается в обязанность и притеснение. Одного чуда ты заслуживаешь. На десятки тебе лучше не рассчитывать.

– Я износил свои латы, – пожаловался я ему. – Но ты хочешь, чтобы я: все время? Постоянно? Есть время и для цветов тоже. А Лесли – это нечто особенное.

– Лесли была чем-то особенным. Каждая женщина особенна на день, Ричард. Но особенное становится общим местом, воцаряется скука, исчезает уважение, – свобода потеряна. Потерять свободу – что еще терять?

Фигура огромная, но более проворная, чем кошка в драке, и необыкновенно сильная.

– Ты создал меня, чтобы я был твоим ближайшим другом, Ричард. Ты не создал меня симпатичным или смеющимся, или с добрым сердцем и мягким характером. Ты создал меня, чтобы я защищал тебя от связей, ставших опасными; ты создал меня, чтобы я обеспечил сохранность твоей душевной свободы. Я могу спасти тебя, только если ты будешь поступать так, как я скажу. Ты можешь показать мне хотя бы одну счастливую супружескую пару? Одну? Ты мог бы назвать из всех своих знакомых тебе мужчин хотя бы одного, кто избежал бы немедленного развода и дружбы вместо супружества? Я вынужден был согласиться.

– Ни одного.

– Секрет моей силы, – продолжал он, – в том, что я не вру. До тех пор, пока ты не лишишь меня разума и не превратишь реальность моего существования в вымысел, я буду направлять и защищать тебя. Лесли сегодня для тебя прекрасна. Другая женщина была прекрасна для тебя вчера. Каждая из них уничтожила бы тебя в супружестве. Есть одна совершенная женщина для тебя, но она живет во множестве разных тел:

– Я знаю. Я знаю.

– Ты знаешь. Когда ты найдешь единственную в мире женщину, которая может дать тебе больше, чем много женщин, я исчезну.

Мне он не нравился, но он был прав. Он спас меня от нападений, которые могли убить во мне то, чем я в этот момент являлся. Мне не нравилась его самонадеянность, но самонадеянность исходила от уверенности. Неуютно было оставаться с ним в одной комнате, но попросить его исчезнуть означало в конце концов стать жертвой открытия, что эта женщина или та не является моей единственной родной душой.

Насколько я понимаю, свобода равносильна счастью. Небольшая охрана, – такова маленькая цена за счастье.