Фридрих Ницше - По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего

Тот, кто учитель до мозга костей, рассматривает все вещи лишь применительно к своим ученикам, — в том числе и самого себя.

«Познание ради познания» — это последние силки, расставляемые моралью: с их помощью можно ещё раз полностью запутаться в её сетях.

Привлекательность познания была бы невелика, если бы на пути к нему не приходилось преодолевать столько стыда.

Бесчестнее всего люди относятся к своему Богу: ему нельзя грешить.

Стремление унизиться, дать себя обворовать, оболгать и эксплуатировать может быть стыдливостью Бога среди людей.

Любовь к одному есть варварство: ибо её испытывают в ущерб всем остальным. Также и любовь к Богу.

«Я это сделал», — говорит моя память. «Я не мог этого сделать», — говорит моя гордость и остаётся непреклонной. В конце концов память уступает.

Мы плохо всматриваемся в жизнь, если не замечаем в ней той руки, которая щадя — убивает.

Если имеешь характер, то имеешь и своё типичное переживание, которое постоянно повторяется.

Мудрец в роли астронома. — Пока ты ещё чувствуешь звёзды как нечто «над тобою», тебе ещё не хватает взгляда познающего.

Не сила, а продолжительность высших ощущений создаёт высших людей.

Кто достигает своего идеала, тем самым идёт дальше.

Иной павлин прячет от всех свой павлиний хвост — и называет это своей гордостью.

Гениальный человек невыносим, если не обладает при этом, по крайней мере, ещё двумя качествами: чувством благодарности и чистоплотностью.

Степень и характер сексуальности человека достигают высочайших вершин его духа.

В мирной обстановке человек воинственный нападает на самого себя.

Своими принципами мы пытаемся угнетать наши привычки, либо оправдать, либо почтить, либо обругать или скрыть их; очень вероятно, что два человека с одинаковыми принципами желают достичь принципиально разного.

Презирающий самого себя при этом всё же чтит себя как человека презирающего.

Душа, знающая, что её любят, но сама не любящая, выказывает всю муть, осевшую на её дне: самое низкое в ней всплывает наверх.

Разъяснившаяся вещь перестаёт интересовать нас. — Что имел в виду тот бог, который давал совет: «познай самого себя»! Может быть, это значило: «перестань интересоваться собою, стань объективным»! — А Сократ? — А «человек науки»?

Ужасно умереть в море от жажды. Зачем же так солить свою истину, чтобы она никогда более не утоляла жажды?

«Сострадание ко всем» было бы суровостью и тиранией по отношению к тебе, сударь мой, сосед!

Инстинкт. — Когда горит дом, то забывают даже об обеде. — Да — но его навёрстывают на пепелище.

Женщина научается ненавидеть в той мере, в какой она разучивается очаровывать.

Одинаковые аффекты у мужчины и женщины всё-таки различаются по своему темпу — поэтому мужчина и женщина не перестают не понимать друг друга.

У самих женщин в глубине всякого личного тщеславия всегда таится безличное презрение — презрение к «бабе».

Сердце в цепях, дух свободен. — Если крепко заковать своё сердце и держать его в плену, то можно дать много свободы своему духу, — я говорил это уже однажды. Но мне не верят в этом, если, конечно, сами уже не знают этого...

Очень умным людям начинают не доверять, если видят их повергнутыми в смущение.

Ужасные переживания жизни позволяют угадать, не ужасен ли тот, кто их переживает.

Тяжёлые, угрюмые люди становятся легче именно от того, что отягощает других, от любви и ненависти, и на время всплывают к своей поверхности.

Такой холодный, такой ледяной, что об него обжигают пальцы! Всякая рука содрогается, прикоснувшись к нему! — Именно поэтому некоторые считают его раскалённым.

Кому не приходилось хотя бы однажды жертвовать самим собою за свою добрую репутацию?

В снисходительности к людям нет ненависти, но именно потому — слишком много презрения.

Зрелость мужчины — это новое обретение той серьёзности в игре, которая была у ребёнка.

Стыдиться своей безнравственности — это одна из ступеней той лестницы, на вершине которой стыдятся и своей нравственности.

С жизнью нужно расставаться, как Одиссей с Навсикаей, — скорее благословляющим, чем влюблённым.

Как? Великий человек? — А я всё ещё вижу лишь актёра его собственного идеала.

Если дрессировать свою совесть, она будет целовать нас, — и когда кусает.

Разочарованный говорит: «Я слушал эхо, а услышал лишь похвалу».

Наедине с собою мы представляем себе всех устроенными проще, чем мы сами: таким вот образом мы отдыхаем от наших ближних.

В наше время познающему, пожалуй, легко почувствовать себя богом, воплотившимся в звере.

То, что любящему ответили взаимностью, вообще-то должно бы его отрезвить относительно любимого существа. «Как? Прямо-таки любить тебя — не слишком ли скромно с его стороны? Или даже глупо? Или — или —».

Опасность счастья. — «Теперь всё служит на благо мне; теперь мила мне всякая судьба. Итак, кому охота быть моей судьбою?»

Не человеколюбие, а бессилие их человеколюбия мешает нынешним христианам предавать нас сожжению.

Вольнодумцу, этому «праведнику познания», ещё меньше по вкусу (претит его «праведности») pia fraus [36] благочестивый обман ( лат. ). , нежели impia fraus [37] нечестивый обман ( лат. ). . Отсюда его глубокое непонимание церкви, типически свойственное «вольнодумцу», — как его несвобода.

С помощью музыки страсти сами услаждают себя.

Закрывать уши даже перед основательнейшим контраргументом, коль скоро решение уже принято — это признак сильного характера. Словом, то и дело проявляющаяся воля к глупости.

Нет никаких моральных феноменов, а только моральное истолкование феноменов...

Преступник зачастую не дорос до своего деяния — он умаляет и порочит его.

Адвокаты преступника редко бывают настолько артистами, чтобы всю прелесть ужаса деяния обратить в пользу его виновника.