Фридрих Ницше - Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей

Так было, например, при появлении Будды, внутри исключительно мирного и к тому же духовно утомлённого общества.

Примерно то же самое имело место и с первой христианской (она же иудейская) общиной, предпосылкой к возникновению которой стал абсолютно аполитичный характер иудейского общества. Христианство могло вырасти только на почве иудаизма, то есть внутри народа, который в политическом отношении уже ни на что не притязал и вёл своего рода паразитарное существование внутри римского общественного уклада {159} 159 Хотя народные восстания в Палестине продолжались после разгрома государства Маккавеев римлянами (см. прим. к § 143 ) ещё два века, иудейская знать действительно избрала положение паразитов (греч., у римлян — клиентов) — «приживалов в богатом доме», считавшееся в античном мире почти почётным. . Христианство пошло ещё на один шаг дальше : можно было «оскопить» себя ещё сильней, благо обстоятельства позволяли.

Говорить «любите врагов ваших» {160} 160 Антитеза Иисуса к постулату Ветхого Завета: «Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего, и ненавидь врага твоего» (Левит 19:18). А Я говорю вам: любите врагов ваших...» (Мф. 5:44). можно, лишь изгоняя из морали природу , ибо после этого природное « люби ближнего твоего, ненавидь врага твоего» в законе (и инстинкте) теряет всякий смысл; значит, тогда и любовь к ближнему нужно обосновать по-новому (как своего рода любовь к богу ). То есть повсюду подсовывается бог и изымается «полезность» : повсюду отрицается действительный исток всякой морали, а уважение к природе , суть которого именно в признании природного характера морали , изничтожается под корень.

Откуда же берётся соблазн подобного оскоплённого идеала человечества? Почему он не претит нашему вкусу, как претит ему, допустим, представление о кастрате?.. Как раз в этом сравнении и кроется разгадка: голос кастрата нам ведь тоже не претит — невзирая на то ужасное увечье, которым этот голос обусловлен: ибо голос стал пленительней, слаще... За счёт того, что у добродетели вырезали все «мужские члены», её голос приобрёл женственное звучание, которого в нём раньше не было.

С другой стороны, стоит подумать о той ужасной суровости, опасности и неисповедимости, которую привносит в жизнь наличие мужских добродетелей, — о жизни, какую ещё в наши дни ведёт корсиканец {161} 161 Остров Корсика, с 1768 года — департамент Франции, населён жителями итальянского происхождения, которые долго сопротивлялись «цивилизаторской» миссии французов и ещё в конце XIX в. хранили традиции кровной мести и круговой поруки. Ницше мечтал побывать на Корсике, но так и не осуществил своего намерения. Простота и строгость нравов корсиканцев служат для него образцом той «почвы», на которой взрастают великие люди (Наполеон — уроженец Корсики). См. также. §§ 722 , 928 . или араб-язычник (и которая до мелочей схожа с жизнью корсиканца: даже песни эти могли бы сочинить корсиканцы), — и сразу понимаешь, до какой степени как раз самый грубый представитель человеческого рода может быть потрясён и захвачен вожделенным звучанием этого «добра» и этой «чистоты»... Пастушеский напев... идиллия... «добрый человек»: все эти образы сильнее всего действуют на воображение в те времена, [когда по улицам разгуливает трагедия].

Но тем самым мы раскусили, до какой степени и сам «идеалист» (идеал-кастрат) происходит из совершенно определённой действительности и отнюдь не является просто наивным фантастом... Ибо он-то как раз приходит к познанию того, что для нужной ему реальности столь грубое предписание запрета на определённые действия не имеет никакого смысла (потому что инстинкт именно к таким действиям в нём ослаблен длительным отсутствием упражнений, отсутствием понуждения к упражнению). И тогда этот кастратист формулирует сумму новых условий существования и самосохранения для людей совершенно определённого вида: в этом он реалист. Средства для его самостатуирования те же самые, что и для более древних легислатур: апелляция ко всем и всяческим авторитетам, к «богу», использование понятия «вины и наказания», — то есть он пускает в ход весь инструментарий старого идеала, только в новом истолковании, — вину, например, представляет делом более сокровенным, внутренним (допустим, в виде угрызений совести).

На практике подобная разновидность человека погибает , как только перестают наличествовать исключительные условия его существования — своего рода Таити, островное счастье, каким и была жизнь малоприметных евреев в провинции. Их единственный природный противник — это почва, из которой они произросли: против неё им приходится бороться, ради этой борьбы им приходится снова взращивать в себе аффекты нападения и обороны ; их противники — приверженцы старого идеала (эта разновидность вражды великолепно представлена отношением Павла к иудейству, Лютера — к священническому аскетическому идеалу). Самую мягкую форму этого соперничества, безусловно, явили первые буддисты: пожалуй, ни на что не тратилось больше труда, чем на их стремление обескровить и ослабить враждебные чувства. Борьба против чувства вражды, похоже, становится чуть ли не первейшей задачей буддиста: лишь поборов это чувство, можно обрести мир в душе. Вызволиться — но без мстительной злобы: это, впрочем, предполагает удивительно размягчённую и подслащённую разновидность человечности — святость...

Хитрость морального кастратизма. — Как вести войну против мужских аффектов и оценок? Средств физического воздействия в распоряжении нет, значит, можно вести только войну хитростью, колдовством, ложью, — короче, войну «умственную».

Рецепт первый: присвоить добродетель всецело и только своему идеалу; старый идеал отрицать , низводя его до противоположности всему идеальному . Здесь не обойтись без искусства клеветы.

Рецепт второй: постулировать свой тип мерилом вообще всего; проецировать его на вещи, на тень вещей и их судьбу, на подоплёку судьбы — сделать его богом.

Рецепт третий: представить противников своего идеала противниками бога, измыслить себе право на великий пафос, на власть, на проклятье и благословение.

Рецепт четвёртый: все невзгоды, всю жуть, весь ужас и роковую бедственность существования выводить из несогласия, сопротивления своему идеалу; всякая беда ниспосылается как наказание — даже и на приверженцев (за исключением тех случаев, когда это испытание и т. д.).

Рецепт пятый: зайти настолько далеко, что даже саму природу разбожествить как противоположность собственному идеалу — рассматривать столь длительное пребывание в природном мире как великое испытание терпения, как своего рода мученичество; упражняться в dédain [83] пренебрежительность (фр.) . ужимок и манер в отношении ко всем «естественным вещам».