Фридрих Ницше - Веселая наука (La Gaya Scienza)

В одиночестве.

Когда живут в одиночестве, не говорят слишком громко, да и пишут не слишком громко: ибо боятся пустого отголоска — критики нимфы Эхо. — И все голоса звучат иначе в одиночестве!

Музыка лучшего будущего.

Первым музыкантом стал бы мне тот, кто знает только скорбь глубочайшего счастья, и никакой другой скорби: такого до сих пор еще не было.

Юстиция.

Лучше дать себя обкрадывать, чем обставлять себя пугалами, — этой мой вкус. И это при всех обстоятельствах дело вкуса — не больше!

Бедный.

Он сегодня беден: но не потому, что у него все отняли, а потому, что он все отшвырнул — зачем ему это! Он привык находить. — Бедны те, кто ложно толкует его добровольную бедность.

Нечистая совесть.

Все, что он нынче делает, — честно и заурядно, — и все-таки его мучит при этом совесть. Ибо незаурядное — его задача.

Оскорбительное в исполнении.

Этот художник оскорбляет меня манерой исполнения своих наитий, очень хороших наитий: все исполнено столь подробно и подчеркнуто и с такими грубыми приемами убеждения, словно бы он говорил с чернью. Посвятив некоторое время его искусству, мы все время находимся как бы “в дурном обществе”.

Труд.

Как близок нынче и самый праздный из нас к труду и труженику! Царственная учтивость в словах “все мы труженики!” еще при Людовике ХV была бы цинизмом и непристойностью.

Мыслитель.

Он мыслитель: это значит, он умеет воспринимать вещи проще, чем они суть.

Против хвалителей.

А: “Бываешь хвалим только равными!” Б: “Да! И кто тебя хвалит, говорит тебе: ты равен мне!”

Против иной защиты.

Наиковарнейший способ причинить вред какой-либо вещи — это намеренно защищать ее ложными доводами.

Благодушные.

Что отличает тех благодушных, у которых доброжелательство сияет на лице, от прочих людей? Они отлично чувствуют себя в присутствии каждой новой персоны и быстро влюбляются в нее; они желают ей за это добра, их первое суждение: “она нравится мне”. У них следует друг за другом: желание присвоения (значимость другого мало беспокоит их), быстрое присвоение, радость обладания и поступки в пользу обладаемого.

Остроумие Канта.

Кант хотел шокирующим для “всего мира” способом доказать, что “весь мир” прав: в этом заключалось тайное остроумие этой души. Он писал против ученых в пользу народного предрассудка, но для ученых, а не для народа.

“Искренний”.

Этот человек, по-видимому, всегда руководствуется скрытыми доводами: ибо у него всегда на языке и почти на ладони доводы, о которых можно сообщить.

Смешно.

Взгляните! Взгляните! Он убегает от людей, а они следуют за ним, потому что он бежит перед ними, — настолько они стадо!

Границы нашего слуха.

Слышат только те вопросы, на которые в состоянии найти ответ.

Посему осторожно!

Ничем мы столь охотно не делимся с другими, как покровом тайны — со всем тем, что под ним.

Досада гордого.

Гордый досадует даже на тех, кто продвигает его вперед: он смотрит злобно на лошадей своей кареты.

Щедрость.

Щедрость у богатого часто есть лишь особого рода застенчивость.

Смеяться.

Смеяться — значит быть злорадным, но с чистой совестью.

В одобрении.

В одобрении всегда есть нечто шумное: даже в одобрении, которое мы выказываем по отношению к самим себе.

Мот.

Он еще лишен бедности богача, пересчитавшего уже однажды все свое сокровище, — он расточает свой ум с неразумием мотовки природы.

Hic migerr est.

Обыкновенно у него нет никаких мыслей, — но в порядке исключения ему приходят в голову дурные мысли.

Нищие и вежливость.

“Не будет невежливостью стучать камнем в дверь, у которой нет звонка” — так думают нищие и нуждающиеся всякого рода; но никто не соглашается с ними.

Потребность.

Потребность считается причиною возникновения; на деле она часто есть лишь следствие возникшего.

При дожде.

Идет дождь, и я вспоминаю о бедных людях, обремененных в своей тесноте многочисленными заботами и не умеющих скрыть их: каждый, стало быть, готов от чистого сердца причинить другому зло и сотворить себе даже при дурной погоде некое жалкое подобие удовольствия. — Это, только это и есть нищета нищих!

Завистник.

Вот завистник — не следует желать ему детей: он стал бы им завидовать в том, что не может уже сам быть ребенком.

Великий муж!

Из того, что некто есть “великий муж”, вовсе не следует еще, что он — муж; возможно, только мальчик, или хамелеон всех возрастов, или околдованная бабенка.

Манера спрашивать об основаниях.

Существует манера спрашивать нас об основаниях наших поступков, при которой мы не только забываем о лучших наших основаниях, но и чувствуем в себе некое пробуждающееся упрямство и отвращение к основаниям вообще: весьма оглупляющая манера спрашивать и поистине прием тиранических натур!

Мера в прилежании.

Не следует стремиться превзойти в прилежании своегно отца — это вредит здоровью.

Тайные враги.

Позволить себе тайного врага это роскошь, для которой обычно недостаточной оказывается нравственность даже высокоразвитых умов.

Не поддаваться обману.

Его уму присущи дурные манеры, он суетлив и вечно заикается от нетерпения, так что с трудом можно догадаться, в какой просторной и широкогрудой душе он обитает.

Путь к счастью.

Мудрец спросил дурака, каков путь к счастью. Последний ответил без промедления, словно бы его спрашивали о дороге к ближайшему городу: “Удивляйся самому себе и живи на улице!” “Стой, — воскликнул мудрец, — ты требуешь слишком многого, достаточно уже и того, чтобы удивляться себе!” Дурак возразил: “Но как можно постоянно удивляться, не презирая постоянно?”

Вера делает блаженным.