Юлиус Эвола - Мистерия Грааля

Если понимать под «титаном» того, кто не хочет признавать ограниченности человеческого состояния и стремится похитить божественный огонь, то «героя» от «титана» отличает только один штрих. Уже Пиндар предостерегал от желания "стать как боги", и в иудейской мифологии проклятие Адама представляет собой аналогичное предупреждение, указующее также и на рискованность такой попытки. Тип титана — или, в иной перспективе, тип воина — остается, в сущности, первоматерией героя. Однако для позитивного решения, то есть для олимпийской трансформации и реинтеграции в изначальное состояние, необходимо выполнить двойное условие.

Прежде всего: испытание и подтверждение мужеской квалификации — откуда целая цепь похождений, приключений, схваток, — но в такой форме, чтобы это не стало самоцелью, чтобы не произошло закупоривания «Я», чтобы не была парализована способность открыть себя для трансцендентной силы, только благодаря которой огонь и может превратиться в свет и освободиться. С другой стороны, такое освобождение не должно означать конца внутреннего напряжения, так как дальнейшее испытание заключается в адекватном утверждении мужеского качества на сверхъестественном уровне, что и должно привести к олимпийской трансформации, к обретению достоинства, которое всегда в инициатических традициях называется «королевским». Именно здесь состоит радикальное отличие героического опыта от мистических экстазов и пантеистических экзальтаций. И здесь следует вспомнить в первую очередь о символизме "женщины".

В индо-арийской традиции у каждого «бога» — то есть у каждого трансцендентного принципа — есть своя «жена», называемая термином «шакти», что означает также «могущество». На Западе Мудрость, София, а иногда даже и сам Святой Дух, выступали как образы Царственной Девы. И данная в жены Гераклу богиня Геба есть также богиня вечной олимпийской молодости. В египетских изображениях божественные женщины дарят царю лотос, символ нового рождения, и "ключ жизни". Северные валькирии, как и иранские фраварти, были образами трансцендентных уровней самих воинов, силами их судьбы и их победы. Римская традиция знала Venus Victrix (Венеру Побеждающую), считающуюся «прародительницей» имперского рода (Venus Genitrix — Венера Прародительница). Кельтская же традиция сообщает о сверхъестественных женщинах, которые отводят героев на таинственный остров, чтобы своею любовью сделать их бессмертными. Ева, согласно этимологии, означает «жизнь», «живущую». Чтобы не продолжать цепь примеров, развитую нами более полно в другой книге, заметим лишь, что широко распространенный символизм делает «женщину» образом животворящей и преображающей силы, благодаря которой может осуществиться преодоление сугубо человеческого состояния. Но почему эта сила представлена именно «женщиной» ? Этот символизм основан на аналогии. Здесь следует отправляться от отношений между мужчиной и женщиной. Эти отношения могут быть нормальными и анормальными. Они анормальны, когда женщина становится повелительницей мужчины. Символизм, связанный с этим случаем, не касается нашей основной темы. Заметим лишь, что в таком варианте речь идет о гинекократических (матриархальных) концепциях, являющихся пережитками цикла «лунного» человечества и отражающих тему зависимости и пассивности мужчины по отношению к духу, понимаемому как женская стихия (Космическая Мать, Magna Mater, Мать Жизни и так далее) — тему, характерную для второго, серебрянного века.

Однако в рамки этой концепции не укладывается более общая идея женщины, как распорядительницы сакрального, sacrum, как животворящего принципа, как носительницы «жизни», освобождающей, одухотворяющей и трансформирующей обычное «существо». Эта идея может входить, и на самом деле входит, в контекст духовности, названной нами «героической». В таком случае, нам в поиске аналогий и символов следует обратиться к нормальным отношениям между мужчиной и женщиной, основанным на фундаментальной концепции сохранения мужским началом своей собственной природы. Дух перед лицом мужского начала — это «женщина»: мужчина активен, дух пассивен — даже сталкиваясь с преображающей и оживотворяющей его силой, герой сохраняет позицию мужчины, мужа, господина и хозяина женщины, жены. Заметим по ходу дела, что рассматриваемый здесь символизм противоположен символизму, превалирующему у мистиков и у авторов религиозной ориентации, особенно христианской, где самой душе часто отводится роль женщины, роль "невесты".

Сопоставив это со «знаками» центра, мы получим составные символы: Дева Острова, Дева Древа, Дева Источника, Хозяйка или Королева Замка, Королева Солнечной Земли, Дева, скрытая в камне и так далее. В частности, в качестве Вдовы , женщина выражает собой молчание, закрытость, оставленность, то есть традицию, силу или потенцию, которой более никто не обладает, которая потеряла своего «мужа», «мужчину», и теперь ожидает нового господина или героя: [4] С этим связано выражение "сын Вдовы", "дети Вдовы", которое, принадлежа изначально иранской и манихеской традициям, сохранилось вплоть до сего времени в западном масонстве. аналогично значение и заточенной в темницу Девы, которая ожидает освобождения и свадьбы с предназначенным судьбой рыцарем. На этом основании все, что говорится в эпических легендах и рыцарских рассказах о приключениях и героических поединках, совершенных из-за верности «Даме» и в надежде обладать ею, всегда можно понять как символизм испытания мужеских качеств, испытания, необходимого как предварительный этап трансцендентной интеграции личности. И если в этой литературе встречаются женские персонажи, связанные с темой соблазнов и опасностей для героя, это не следует понимать прямолинейно и однозначно, то есть будто речь идет о простом плотском соблазне, но в более высоком смысле — как опасность для героя впасть в «титанизм» в ходе его подвигов. В таком случае женщина выражает собой соблазн, идущий от трансцендентной силы и знания, если обладание ими носит черты прометеической узурпации или алчной гордыни. В противоположном варианте речь может идти и о том, что кто-то определил следующими словами — "сосущая смерть, исходящая от женщины", то есть о возможности потерять саму глубинную основу мужского начала.

Другим фундаментальным указанием традиции, разобранным нами с необходимыми ссылками и деталями в другой книге, [5] Ю.Эвола, "Восстание против современного мира". является локализация изначального центра или месторасположения «олимпийской» цивилизации золотого века в северных полярных регионах , ставших впоследствии необитаемыми. Традиция гиперборейского происхождения, как в ее изначальной олимпийской форме, так и в ее реставрациях «героического» типа, лежала в основе цивилизаторской деятельности расы, которая в период между концом глациальной эпохи и началом неолита распространилась по евразийскому континенту. Некоторые ветви этой расы пришли непосредственно с самого Севера. Другие имели своей родиной западно-атлантические земли, где было создано нечто вроде копии чисто нордического центра. Вот почему в различных совпадающих по сути символах и легендах иногда говорится о северно-арктической земле, а иногда — о западной.