Карлос Кастанеда - Второе кольцо силы

– Сестрички знали, зачем ты взяла их в город? – спросил я.

– Я не сказала им ничего, – ответила она. – я просто взяла их туда. Мы бродили по улицам все утро.

Ее утверждение ввергло меня в очень странное умонастроение. Спазм нервного возбуждения пробежал по всему моему телу. Я вынужден был на минуту встать и пройтись. Затем я снова сел и сказал ей, что я в тот же день был в городе, и что бродил по базарной площади всю вторую половину дня, разыскивая дона Хуана. Она уставилась на меня с раскрытым ртом.

– Должно быть, мы разминулись, – сказала она и вздохнула. – мы были на базаре и в парке. Мы сидели большую часть второй половины на ступеньках церкви, чтобы не привлекать к себе внимания.

Отель, в котором я остановился, был практически, рядом с церковью. Я вспомнил, что долго стоял, глядя на людей на ступеньках церкви. Что-то толкало меня изучать их. У меня было абсурдное убеждение, что дон Хуан и дон Хенаро должны быть среди этих людей, сидя, как попрошайки просто чтобы удивить меня.

– Когда ты покинула город? – спросил я.

– Мы ушли около пяти часов и направились к месту Нагваля в горах, – ответила она.

У меня тоже была уверенность, что дон Хуан ушел в конце дня. Ощущения, которые я имел в течение всего эпизода разыскивания дона Хуана, стали мне совершенно ясными. В свете того, что она рассказала мне, я должен был пересмотреть свою позицию. Я объяснял свою уверенность, что дон Хуан был там на улицах города, как иррациональное ожидание, результат ряда моих нахождений его там в прошлом. Но в городе была ла Горда, действительно разыскивая меня, и она была существом, самым близким по темпераменту к дону Хуану. Я все время ощущал там его присутствие. Утверждение ла Горды лишь подтвердило нечто, что мое тело знало без тени сомнения.

Я заметил нервный трепет в ее теле, когда я рассказывал ей детали своего состояния в тот день.

– Что случилось бы, если бы ты нашла меня? – спросил я.

– Все изменилось бы, – ответила она, – для меня найти тебя, значило бы, что я имею достаточно силы, чтобы двигаться вперед. Поэтому я взяла с собой сестричек. Все мы – ты, я и сестрички уехали бы вместе в тот же день.

– Куда, Горда?

– Кто знает? Если бы я имела силу найти тебя, то я имела бы силу также узнать это. Теперь твоя очередь. По-видимому, ты теперь имеешь достаточно силы, чтобы знать, куда мы должны идти. Понимаешь, что я имею в виду?

В этот момент меня охватила глубокая печаль. Я более остро, чем когда-бы то ни было, ощутил отчаяние от своей человеческой непрочности и долговечности. Дон Хуан всегда утверждал, что единственным средством, содержащим наше отчаяние, является осознание нашей смерти – ключ к имеющейся у мага схеме вещей. Его идея состояла в том, что осознание нашей смерти является единственной вещью, которая может дать нам силу выстоять тяжесть и боль нашей жизни и нашей боязни неизвестного. Но он никогда не мог рассказать мне, как вынести это осознание на передний план. Каждый раз, когда я спрашивал его, он настаивал на том, что единственным решающим фактором является мой волевой акт, иначе говоря, я должен сделать это осознание свидетелей своих действий. Я думал, что я сделал это. Но, столкнувшись с решимостью ла Горды найти меня и уехать со мной, я осознал, что если бы она нашла меня в городе в тот день, я никогда не вернулся бы к себе домой, никогда не увидел бы снова тех, кто был мне дорог.

Я не был готов к этому. Я приготовился к смерти, но не к исчезновению на оставшуюся часть моей жизни, будучи при этом в полном сознании, без гнева и разочарования, оставив позади лучшие свои чувства.

Я в большом затруднении рассказал ла Горде, что не являюсь воином, достойным иметь тот род силы, который требуется для выполнения такого действия, как оставить навсегда и знать, куда идти и что делать.

– Мы – человеческие существа, – сказала она. – кто знает, что ожидает нас или какого рода силу мы можем иметь.

Я сказал, что моя печаль от оставления вроде этого слишком велика. Перемены, которым подвергаются маги, слишком радикальны и слишком окончательны. Я пересказал ей то, что сказал мне Паблито о своей невыносимой печали от утраты своей матери.

– Этими ощущениями питается человеческая форма, – сказала она сухо. – я жалела себя и своих маленьких детей в течение многих лет. Я не могла понять, как Нагваль может быть таким жестоким, говоря мне сделать то, что я сделала: оставить своих детей, разрушить и забыть их.

Она сказала, что ей потребовались годы, чтобы понять, что Нагваль также должен был избрать оставить свою человеческую форму. Он не был жестоким. Он просто больше не имел никаких человеческих ощущений. Для него все было равно. Он принял свою судьбу. Проблема с Паблито и со мной в этом отношении состояла в том, что никто из нас не принял свою судьбу. Ла Горда сказала с пренебрежительным видом, что Паблито плакал, вспоминая свою мать, свою мануэлиту, главным образом тогда, когда он должен был готовить себе еду. Она побудила меня вспомнить мать Паблито такой, какой она была: старой бестолковой женщиной, которая не знала ничего кроме того, чтобы быть прислугой Паблито. Она сказала, что все они считают его трусом потому, что он стал несчастлив от того, что его прислуга Мануэлита стала ведьмой Соледад, которая могла бы убить его, раздавив, как клопа.

Ла Горда драматически встала и склонясь над столом, пока ее лоб почти не коснулся моего.

– Нагваль сказал, что у Паблито необычная судьба, – сказала она. – мать и сын борются за одно и то же. Если бы он не был таким трусом, он принял бы свою судьбу и противостоял Соледад как воин, без страха и ненависти. В конце концов наилучший победил бы и забрал все. Если бы победителем была Соледад, Паблито должен был бы быть счастлив своей судьбой и желать ей блага. Но только подлинный воин может ощущать такого рода счастье.

– Как донья Соледад относится ко всему этому?

– Она не индульгирует в своих ощущениях, – ответила ла горла и снова села. – она приняла свою судьбу с большой готовностью, чем любой из нас. Прежде, чем Нагваль помог ей, она была хуже, чем я, по крайней мере, я была молодой, она была старой коровой, жирной и измученной и молила о приходе смерти. Теперь смерть должна будет бороться, чтобы заявить свои права на нее.

Фактор времени в преображении доньи Соледад был моментом, который озадачивал меня. Я сказал ла Горде, что я помнил, что видел донью Соледад не больше двух лет тому назад, и она была такой же старухой, какую я всегда знал. Ла Горда сказала, что в последний раз, когда я был в доме Соледад, находясь под впечатлением, что это все еще дом Паблито, Нагваль настроил их действовать так, словно ничего не изменилось. Донья Соледад приветствовала меня, как она делала это всегда, из кухни и я фактически не видел ее в лицо. Роза, Паблито, Лидия и Нестор в совершенстве играли свои роли для того, чтобы удержать меня от раскрытия их подлинной деятельности.