Афоризмы старого Китая

В оригинале употреблено словосочетание и си, означающее буквально «один перерыв». Речь идет о реальности как длящемся отсутствии — безусловном, не подготавливаемом прошлым опытом и отрицающем актуальное состояние момента чистого творчества. Отметим, что знак си означает также дыхание, веяние.

В оригинале употреблен знак мин, переведенный выше словом «помраченность». Небытие в данном случае не имеет ничего общего с ничто как антитезой сущему. Оно представляет собой скорее вездесущую ускользаемость, которая отличается эстетическим и рефлективным характером.

Цина — один из древних струнных инструментов в Китае.

В книге древнего даосского философа Чжуан-цзы данная фраза приводится в качестве характеристики учения Лао-цзы, считающегося родоначальником даосской традиции.

Великая Чистота — одна из распространенных в древней китайской литературе даосских метафор дао как единения сознания и бытия в акте самовосполнения природы.

Восемь пустынь — весь земной мир.

Словом «воля» передан здесь термин и, имеющий широкий спектр значений: «смысл», «намерение», «ум» и т. д. В даосской традиции данный термин является распространенным обозначением природы дао как единения мышления и бытия, свободы и судьбы; жизненного импульса, динамизма бытия, выявляемого в «помраченности» дао-сознания. Примечательны часто встречающиеся в китайских текстах на эстетические и религиозно-философские темы словосочетания шэн и — «жизненная устремленность», юи — «недостижимо-уединенная» воля. Даосская «воля» знаменует высвобождение бытия и, как таковая, равнозначна отказу от воздействия на вещи извне, от насилия. В даосских текстах можно прочитать о том, что «высшая воля — это отсутствие воли» (ср. совпадение предполагающего рефлексию долженствования и жизненной свободы в русском слове «воля»). Речь идет, по существу, о безусловной открытости полноте бытийствования как Великой Пустоте, об открытости зиянию бытия, встрече «отсутствующего с отсутствующим», что и составляет действительное содержание со-бытийности дао. Эта «воля» напоминает «нулевую интенциональность», которая, по мнению французского философа Ж. Дювино, лежит в основе игрового начала в человеческом существовании. Ж. Дювино пишет в этой связи об интуиции, которая «предстает провалом в нашем опыте» и «бросает нас на один ускользающий миг вовне всякого устремления, всякой традиции и всякой упорядоченности».

Философская и литературная традиция Китая нацеливала на соединение разумного и чувственного в человеке и, по сути дела, исключала противостояние того и другого. Идея приведения чувственной жизни человека в согласие с порядком мироздания (который является в конце концов Хаосом как бесконечным множеством порядков) свойственна всем направлениям традиционной китайской мысли.

Ответы «патриарха Дамо» отмечают разные грани основной темы китайской традиции — темы самоскрывающегося «истинного владыки» мира, который, являя предел всех перспектив созерцания, пред-оставляет всему место быть. В китайской мысли эта символическая глубина всех фактов сознания осмыслялась одновременно как бесконечно-сложная сеть космических соответствий и как ускользающее присутствие реальности, говоря по-китайски, — «дракон в облаках». Тема сверхчеловеческого в человеке введена в китайскую традицию Чжуан-цзы, который говорил о «Великом Предке» каждого человека или о «подлинном облике» человека, который существует «прежде нашего рождения» (позднее эти слова Чжуан-цзы были подхвачены чаньскими наставниками). Вопрос о том, кто «присутствует в присутствии», «сознает в сознании», «прозревает в прозрении» и т. д., выдвинут на первый план во многих «Наставлениях», составленных Юаньу.

Чжаочжоу процитировал две начальные строки из раннего произведения чаньской словесности — «Надписи о вере в сознание», приписываемой Третьему патриарху чань.

В мифологии буддизма считалось, что «Будда солнечного лика» живет в мире восемнадцать сотен лет, а «Будда лунного лика» — один день и одну ночь.

Лакированная лохань — одно из традиционных в чаньской литературе обозначений непросветленного, пребывающего в неведении сознания. Соответственно «выбить дно» или «сломать» лакированную посуду на языке чаньских наставников означало достичь внезапного просветления.

В своем ответе Чжаочжоу обыграл то обстоятельство, что его прозвищем стало название города, где он проповедовал. Слова чаньского наставника, очевидно, намекают на абсолютную свободу духа в чаньском идеале «просветленности».

Имеется в виду высший, подлинно всеобъемлющий смысл буддийской доктрины, который, согласно представлениям буддистов Китая, Будда излагал в последний период своей жизни.

В этом сюжете вновь обыгрывается тот факт, что прозвище наставника Чжаочжоу произошло от названия города, в котором находился монастырь Чжаочжоу. Кроме того, в нем содержится намек на традиционное в буддийской литературе сравнение освобождения или спасения всех существ с «переправой на другой берег».

То есть постичь высший смысл учения Будды.

Эти слова напоминают изречение Лао-цзы: «Небесная сеть неощутимо-редка, но из нее ничто не ускользает».

Высказывание Юньмэня напоминает стихотворное по учение наставника Шитоу:

Здесь приводятся слова чаньского наставника IX века Яньтоу. Под «входящим в ворота» подразумеваются данные чувственного восприятия.

Согласно закону кармы, все, что имеет причину (то есть получено от другого), неизбежно придет и к своему разрушению.

Наша — в индийской мифологии четырехголовые и восьмирукие драконы, вооруженные мечами.

К загадке о том, имеется ли у собаки природа Будды, Умэнь питал особую симпатию. Недаром этот гунъанъ помещен в сборнике первым и сопровождается необычайно пространным комментарием, где он именуется «заставой всех патриархов», то есть средоточием учения чань.

Именно над ним медитировал Умэнь прежде чем достичь просветления, и им навеян принадлежащий Умэню экстравагантный стих, состоящий из одного слова: