Пол Стретерн - Гегель за 90 минут

Гегель посвящал ей тяжеловесные стихи, в которых детально разбиралась диалектическая природа любви. Да и на свиданиях он часто забывал, что разговаривает не с провинившимися школьниками, а с дамой сердца, и отчитывал ее за чрезмерную восторженность. Позже в одном из писем он будет просить прощения: «Признаюсь, когда мне приходится критиковать принципы, я слишком быстро забываю о том, в какой форме приверженность этим принципам выражена у конкретного человека — в данном случае, у тебя, — я отношусь к ним слишком серьезно, потому что вижу их общемировое значение, которого ты, может быть, и не замечаешь — а точнее, и вовсе не видишь». Интересно, что бы Гегель сказал, если бы Мари, как когда-то он сам, пошла на рыночную площадь сажать «дерево свободы»? Но интереснее всего то, что Мари фон Тухер, похоже, отвечала этому вечно брюзжащему ретрограду взаимностью.

В 1811 году они поженились. Свадьбу отпраздновали шумно и весело, хотя не обошлось и без эксцесса: внезапно появилась квартирная хозяйка из Йены и закатила скандал. Она возмущенно размахивала какой-то бумажкой, уверяя присут ствующих, что Гегель дал письменное обещание жениться на ней. По словам очевидца, «ее успокоили и пообещали возместить убытки».

Но нити старых привязанностей рвались болезненно.

Когда о свадьбе узнала сестра Гегеля Христина, у нее случился нервный припадок (или, выражаясь сухим языком женоненавистников той эпохи, «ипохондриакальная меланхолия с приступами истерии»). Христина все это время работала гувернанткой; мысль о браке ей претила. Один поклонник сделал ей предложение, но она ответила отказом. С тех пор она начала «проявлять беспокойство», с ней творилось «что-то странное». Гегель предложил ей перебраться к нему, но Христина, мучительно ревновавшая брата, ни за что не согласилась бы жить с его женой под одной крышей и решила поселиться у родственников. Свое пребывание у них она начала с того, что целый день прорыдала на диване. По словам хозяйки дома, она выражала «глубокое недовольство» своим братом и «глубокую ненависть» к его жене. Состояние ее стало настолько серьезным, что пришлось поместить ее в психиатрическую лечебницу, где она пробыла около года.

Гегель сохранял свою привычную невозмутимость, но душевная болезнь сестры не могла не беспокоить его. Его по-прежнему мучили приступы депрессии. В это время он пишет о «погружении в темные области, где ничто не оказывается достоверным, твердым и определенным, где всюду встречаются яркие вспышки света, которые, однако, на краю пропасти благодаря своему яркому сиянию становятся тем более мутными, обманчивыми из-за своего окружения и порождают ложные отношения, кажущиеся истинным светом». Вспоминая то время, когда он начинал создавать свою философию, Гегель говорит: «Такой переломный момент вообще бывает в жизни каждого человека — мрачный период подавленности, через теснины которого он пробивается к уверенности в себе, к укреплению и утверждению самого себя, к уверенности в повседневной жизни; и если человек уже дошел до того, что утратил способность вновь обрести уверенность в привычной повседневной жизни, то он приходит хотя бы к утверждению уверенности в благородном внутреннем существовании». Многие психиатры видели здесь «поиск защиты, безопаснос ти, который переносится и в сферу абстрактного мышления». Вполне возможно, что гегелевская философия, возникшая под влиянием некоего внутреннего прозрения, была выражением глубокого душевного разлада. Такие предположения могли бы показаться нелепыми, если бы не тот факт, что диалектический метод Гегеля, который, по утверждению самого философа, отражает развитие духа, в своей основе шизоиден (хотя в нем же заложена и возможность излечения).

Насколько позволяют судить свидетельства современников, несмотря на все трудности, брак Гегеля с Мари фон Тухер был счастливым. У Мари родилось двое сыновей, Карл и Иммануил. Чуть позже из Йены приехал первый сын Гегеля — Людвиг: Гегель решил взять его к себе после того, как умерла его мать.

Но все получилось совсем не так, как он рассчитывал.

Людвиг не мог избавиться от мысли, что с ним поступают несправедливо. Судя по всему, он унаследовал львиную долю интеллекта отца. Пойдя по стопам последнего, он стал приверженцем крайне радикальных идей. Он хотел изучать медицину, но по настоянию Гегеля его отдали в обучение к торговцу.

Людвиг убежал и завербовался в голландский Иностранный легион; его послали в Ост-Индию, где он вскоре умер от лихорадки.

В этот период Гегель создает еще одно выдающееся произведение — «Науку логики». Этот magniloquum opus знаменит в первую очередь тем, что ни собственно науки, ни собственно логики там и в помине нет. Под наукой Гегель понимал метафизику — прямую противоположность физики, а под логикой — свой диалектический метод.

Если считать этот метод логичным, то нельзя не признать, что система Гегеля — самая строгая, емкая и последовательная из всех когда-либо существовавших философских систем. В противном случае возникает сильный соблазн счесть ее очередной метафизической химерой. (Сторонники последней точки зрения полагают, что Гегелю следовало бы назвать свою книгу «Метафизика метафизик» — такое название намного лучше отражало бы ее содержание.) В «Науке логики» Гегель рассматривает не логику как таковую, а понятия, которыми оперирует логическое мышление. Это предложенные еще Кантом категории бытия, становления, отношения и т. д. По мнению Гегеля, самой важной из этих категорий является категория отношения, а наиболее универсальным отношением — отношение противоречия. Так начинается диалектический процесс, протекающий по схеме «тезис — антитезис — синтез». Как мы уже знаем, Гегель считал мышление первоосновой всего существующего.

Значит, диалектический процесс, лежащий в основе мышления, лежит и в основе всех явлений реального мира. Такова, по Гегелю, «наука» его логики: диалектика правит миром.

Здесь кроется основное различие между Гегелем и Кантом. Выдающийся ученый и блестящий логик, Кант имел полное право написать книгу о науке и логике. Гегель же подходил к философии с позиций историзма. Любовь к размаху проявляется у него не только в манере формулировать свои мысли. Гегель вообще мыслит глобально: мир для него — непрерывный процесс исторического развития. При таком подходе все конкретное, все, что «здесь и сейчас», отходит на второй план. Взгляд философа прикован к развитию мирового духа, все остальное тонет во мраке.

Кант же, напротив, смотрит на вещи трезвым взглядом ученого. Сейчас в моде именно кантовский подход, однако не исключено, что с завершением длительного периода экспансии в истории человечества гегелевский метод восстановит свои позиции.