Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

Вагнер решил, что для Ницше настала пора остепениться. Он должен либо жениться, либо написать оперу. Конечно, опера будет настолько ужасной, что ее никогда не поставят. Но какая разница? Если жена будет достаточно богата, это вряд ли будет иметь какое-то значение [13]. Ницше должен выйти в свет и оставить маленький кружок, который он создал вокруг себя, – круг полезных умных людей, жаждущих ему служить, и обожающей сестры (она же домохозяйка, она же королева-консорт), готовой примчаться по первому зову. Следовало внести в жизнь больше равновесия. Жаль, что фон Герсдорф – мужчина, а то бы Ницше мог на нем жениться. Вагнер и Козима пришли к выводу о том, что у Ницше слишком яркие отношения с друзьями-мужчинами. Впрочем, в этом вопросе они придерживались либеральных взглядов. Их это не беспокоило, и они не считали, что интерес к мужчинам может стать препятствием к браку.

«…О боже, почему среди вас единственный мужчина – Герсдорф? Женитесь на богатой! Тогда вы сможете путешествовать и обогащаться… и написать собственную оперу… Какой дьявол заставил вас быть всего лишь педагогом!» [14]

Это был типичный Вагнер, слишком резкий для восприятия человека, только что сравнившего себя с утомленной мухой в сумерках жизни. Ницше не был готов к таким ярким переживаниям. Он ответил Вагнеру, что точно не приедет летом в Байрёйт, а собирается провести время в разреженном воздухе какой-нибудь очень высокой и отдаленной швейцарской горы, сочиняя следующее «Размышление».

Вагнеру идея не понравилась. Он настаивал на том, что присутствие Ницше в Байрёйте летом будет неоценимым. Король Людвиг наконец-то понял, что не может больше выносить мысли о том, что не увидит «Кольца» в тончайшей постановке самого маэстро, и довел сумму ссуды до сотни тысяч талеров. У Ницше в связи с этим должно было появиться много дел.

Как Вальхалла Вотана, оперный театр строился камень за камнем. На лето было назначено прослушивание певцов и музыкантов, подготовка декораций и театральных машин: валькирии должны летать , девы Рейна – плавать , а дракон – изрыгать огонь и при этом не спалить весь театр.

Как Вагнер мог быть таким бесчувственным и не понимать, что деликатное здоровье Ницше может не выдержать такое насыщенное лето? Как это вообще пришло ему в голову? Кроме того, профессору не нравились разговоры о браке – с этого конька редко слезала и его мать.

Ницше уже приближался к тридцатилетию, а оставил пока только несколько мало кому интересных книг и меркнущую славу филолога-вундеркинда. По сравнению с Иисусом Христом, который в тридцать лет приступил к трехлетней проповеди, потрясшей мир, достижения были весьма скромными. Отец Ницше умер в тридцать пять, и сам Фридрих всегда думал, что тоже умрет в этом возрасте, но теперь уже закрадывались сомнения в том, что он протянет так долго. Смерть стучалась в двери крепости; механизм давал сбои. Проблемы со здоровьем сменялись «оздоровительными мерами». То и другое часто вызывало ужасные конвульсии и харканье кровью. Несколько раз он подозревал, что его последний час настал. Порой он прямо-таки молил о смерти. Медицинская теория того времени, как и теория религии, колебалась между взглядом на врачей как на ведунов и научным подходом. Лучшие врачи, осматривавшие Ницше, диагностировали у него хронический катар желудка, усугубленный чрезмерным количеством крови в организме, которая вызывала растяжение желудка и перенасыщение кровью сосудов, что приводило к недостаточному снабжению кровью головы. К пиявкам, банкам и шпанским мушкам добавились новомодные методы лечения – карлсбадская соль, электротерапия, гидротерапия, огромные дозы хинина и новое чудодейственное средство – «раствор Гелленштейна». Но ничто не помогало, и Ницше это понимал.

По его словам, он стал одним из тех бледных и слабонервных людей со всего мира, странствующих от одного курорта к другому. Он жадно читал литературу по медицине и физиологии, и все же, хотя он пробовал все чудодейственные лекарства и ни одно ему не помогало, тут ему изменяла аналитическая научная строгость. В этой области он был так же доверчив, как следящий за гороскопами читатель газет. Но в глубине души он знал: «Такие люди, как мы… никогда не страдают лишь физически – все это тесно переплетено с духовными кризисами, так что я понятия не имею, как медицина и кулинария могут мне помочь» [1].

Возможно, самый серьезный удар по его здоровью был нанесен самым почтенным в то время специалистом по желудочным болезням доктором Йозефом Вилем, клинику которого в Штейнабаде Ницше посетил летом 1875 года. Помимо традиционных клизм и пиявок, ему было предписано новшество – «чудодейственная» диета Виля: мясо – и только мясо! – четыре раза в день. Виль даже дал ему уроки кулинарии, чтобы Ницше мог соблюдать эту диету и после выхода из клиники.

Вернувшись в Базель, чтобы продолжить работу, он вызвал к себе Элизабет. Каждый раз, когда она уезжала от матери, Франциска осыпала обоих детей горькими жалобами, внушая им чувство вины за недостаточное почтение. Ницше впоследствии введет термин Kettenkrankheit (буквально «болезнь цепи») – состояние, когда мать или сестра дергали за цепь его семейных уз.

Франциска ревновала к тому, что Элизабет удается уехать из скучного Наумбурга к брату и влиться в круг его друзей. Однако состояние его здоровья было так плачевно, что пришлось разрешить Элизабет приглядывать за ним в течение четырех месяцев в 1870 году, шести месяцев в 1871 году, по нескольку месяцев в 1872 и 1873 годах и все лето 1874 года. Наконец, в августе 1875 года брат и сестра обосновались вместе в квартире на Шпаленторвег, 48, буквально через дорогу от «Ядовитой хижины», где в пределах досягаемости оставались Ромундт и Овербек.

В трудах о Ницше часто встречаются, например, такие фразы: «Брат и сестра были связаны слишком тесно», «Они слишком любили друг друга». Подобные высказывания объясняются тем, что сенсационные литературные мистификации так просто не умирают.

В 2000 году, через полвека после первой публикации в 1951 году и ровно через век после смерти Ницше, книга «Моя сестра и я» (My Sister and I), якобы написанная Ницше, все еще продолжала переиздаваться. «Мальчик, который вырос в доме, полном женщин и лишенном мужчин, – утверждает рекламная аннотация. – Странные отношения Ницше с сестрой, скрывавшиеся полвека и наконец-то признанные самим философом. История знаменитого брата и чрезмерно амбициозной младшей сестры, которые любили друг друга физически в детстве и продолжали во взрослом возрасте, не интересуясь другими женщинами и мужчинами. Достаточно прочитать лишь несколько страниц этой захватывающей книги, чтобы понять, почему она замалчивалась все эти годы. Простым и леденяще серьезным тоном величайший философ XIX века рассказывает, как он со временем попал в чрезвычайно опасную любовную ловушку, которая привела к тому, что сам он так и не женился, а единственный муж его сестры покончил с собой. Книга “Моя сестра и я” написана в психиатрической лечебнице в Йене. Безусловно, она стала продуманной местью семье, которая запретила ему издать более раннюю и гораздо более скромную исповедь – “Ecce Homo”, которая была издана лишь через десять лет после его смерти. Книге “Моя сестра и я” пришлось ждать более полувека: ее нельзя было обнародовать, пока не скончались все действующие лица великой драмы».