Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

С самого начала Ницше всерьез воспринял идею тройственного сожительства. Он в шутку переименовал союз в не святую троицу, но в то же время достаточно серьезно относился к общественным условностям, так что чувствовал необходимость защитить репутацию Лу, предложив ей вступить в брак: «Я считаю себя обязанным защитить вас от людских сплетен и сделать вам предложение…» Передать предложение он попросил Рэ.

Поручение для Рэ было довольно забавное, ведь он сам уже сделал предложение Лу и влюблялся в нее только сильнее. Получив предложение и от Ницше, Лу обеспокоилась, что соперничество за ее руку поставит под удар весь интеллектуальный эксперимент. Не было сомнений, что все предприятие будет, как и должно, зависеть от силы эротической энергии, которая, однако, не должна превращаться в физическую связь. Она попросила Рэ передать отказ от ее имени и объяснить Ницше, что она вообще принципиально не намерена выходить замуж. Кроме того, практично добавляла она, вступив в брак, она потеряет свою пенсию дочери русского дворянина – единственные средства к ее существованию.

В Риме становилось сыро и вредно для здоровья. Ницше уже давно лежал в постели. Для выздоровления ему требовался холодный свежий воздух. Он решил вместе с Рэ уехать на север, в Итальянские Альпы. Лу очень хотелось к ним присоединиться, и она умоляла Рэ это устроить.

«Госпожа Лу, моя повелительница, – отвечал Рэ. – Завтра утром, около одиннадцати, Ницше нанесет визит вашей матери, и я буду его сопровождать, дабы выказать свое уважение… Ницше не может ответить, как он будет чувствовать себя завтра, но он хотел бы непременно представиться вашей матери, прежде чем мы вновь увидимся на озерах».

Мать Лу прямо предостерегла Ницше от общения с ее дочерью. Лу была опасна и неконтролируема, подвержена диким фантазиям. Однако план продолжал разворачиваться. Лу с матерью выехали из Рима 3 мая, а Рэ и Ницше – на следующий день. 5 мая все они воссоединились в Орте, где на следующий день Ницше и Лу ускользнули от остальных и совершили восхождение на Монте-Сакро – гору, укорененную в мифах и символике не меньше, чем Пилатус.

Восхождение на гору вместе с Лу он впоследствии описывал как великолепнейший опыт в своей жизни.

Монте-Сакро – гора средней высоты, мирно возвышающаяся над озером Орта – небольшим водоемом, скромным по сравнению с расположенными рядом более крупными, живописными и куда более знаменитыми Лаго-Маджоре и Луганским озером. Красота этой горы несомненна, а суровое историко-религиозное значение неоспоримо. Она стала местом первого зафиксированного сожжения ведьм в средневековой Италии. Легенда гласит, что вокруг места своей ужасной смерти бродит призрак ведьмы, подобно Пилату. Накануне Тридентского собора (1545–1563), когда Римско-католическая церковь боролась и с протестантской Реформацией, и с неумолимым наступлением ислама, гора Монте-Сакро близ Орты считалась одним из самых священных мест в Европе. Эти новейшие святыни были назначены альтернативными объектами поклонения после того, как мусульмане в ответ на Крестовые походы закрыли Святую землю для благочестивых паломников.

В 1580 году Монте-Сакро была объявлена «новым Иерусалимом», и ее посещение давало такие же права паломника, как и посещение Иерусалима настоящего. Изменение статуса было оформлено с той же помпой, с какой Ватикан одновременно строил купол Микеланджело над собором Святого Петра. Небольшая гора была переделана в соответствии с барочными ландшафтными представлениями о пути в рай. По склону плавно змеилась дорога – via sacra или via dolorosa , усаженная священными рощами, чья зелень скрывала или открывала великолепные виды на озеро внизу или на увенчанные снежной шапкой Альпы наверху. Путь на Монте-Сакро был новым вариантом Крестного пути или чтения молитв по четкам. При каждом новом изгибе серпантина зеленая листва открывала новый предмет созерцания. Двадцать одна небольшая часовня в маньеристском духе стояла на обочине пути паломника. Каждая часовня была украшена христианскими знаками и символами: рыбы, морские раковины, солнце и луна, лилии, розы и звезды. Изнутри часовни были украшены фресками и терракотовыми статуями в человеческий рост, иллюстрирующими священные истории о жизни Иисуса и святых.

За триста лет, прошедших с момента создания паломнического маршрута до восхождения на Монте-Сакро Ницше и Лу, гора превратилась в место забытой, увядающей красоты. Буйные заросли стали затруднять задуманный некогда доступ к прекрасным видам. Старые деревья, утопающие в почве, могли символизировать упадок христианской веры, которую Лу и Ницше не оплакивали, и упадок духовности, которую им было жаль.

В процессе восхождения они вели беседу о своем юношеском богоборчестве. Она сочла, что он, подобно ей самой, на самом деле весьма религиозен. Она тоже в раннем возрасте утратила некогда горячую христианскую веру. Оба разговаривали о глубоких и неудовлетворенных религиозных потребностях. Это противопоставляло их Рэ, чей упрямый бездушный материализм казался им даже оскорбительным. Ницше подверг ее своего рода философской проверке – тщательно опросил ее на предмет знаний и верований. Ее ответы, по его словам, он счел такими разумными и созвучными своим идеям, что доверил ей некоторые мысли, которые не поверял еще никому. Правда, что это были за мысли, он не говорит. Возможно, он развивал свою теорию вечного возвращения, которая владела его умом в то время. Мог он упомянуть и пророка Заратустру, которого рассматривал как возможного будущего выразителя своих взглядов. Мог поделиться и другой своей тайной – идеей смерти Бога, описанной в книге «Веселая наука», которую как раз готовил к публикации.

Впоследствии он писал Лу: «В Орте я задумал план шаг за шагом подвести вас к заключительной идее моей философии – вас я посчитал первым человеком, готовым к этому» [9].

Восхождение на Монте-Сакро убедило его, что в Лу он нашел ученицу, которую так долго искал. Она должна стать непоколебимой проповедницей его идей и проводником его мыслей.

Лу предсказывала, что Ницше станет пророком новой религии, а учениками его станут герои. Оба они писали, насколько похоже думали и чувствовали, как подхватывали слова друг друга. Они кормили друг друга словами, как кормят друг друга с ложечки едой. Индивидуальность стиралась: они додумывали мысли друг друга и заканчивали друг за другом предложения. Когда они спустились с горы, он тихо сказал ей: «Благодарю вас за самый великолепный сон в моей жизни».

При виде того, как они спускаются, лучась от счастья, как будто занимались на вершине горы любовью, мать Лу пришла в ярость, а Рэ обезумел от ревности. Он засыпал ее вопросами, а Лу спокойно отбила его мелочные атаки, ответив: «Один лишь его смех – уже деяние».