Шарль Ле Блан - Кьеркегор [litres]

После обучения в Германии, на родине идеализма, Бердяев разрабатывает философскую теорию, сосредоточенную на человеке, человеческом достоинстве и трагизме его существования. Наряду с великой фигурой Достоевского значительное место в ней занимает и Кьеркегор («Пять размышлений о существовании»). Вынужденный в 1922 году покинуть Родину, после пяти лет активной культурной деятельности и духовного обновления, Бердяев поначалу обосновывается в Берлине, но потом переезжает в Париж. Трансформируя в своей работе «О назначении человека» этику в философию свободы, он наглядно демонстрирует, до какой степени актуальными для вырванной с корнем после изгнания русской мысли стали размышления Кьеркегора. У датского философа он заимствует утверждение о невозможности объективирующего отношения к человеческой личности и критику тенденции замыкаться в материализме.

Помимо названных, можно также упомянуть Мигеля де Унамуно. В его книге «Трагическое чувство жизни» мы видим неприятие объективной, абстрактной истины, ощущение хрупкости жизни, веры и конечной уверенности, а также проблему бессмертия, то есть черты экзистенциальной философии, имеющей много общего с вопросами, поднимаемыми Кьеркегором.

Говоря о марксистских течениях, можно вспомнить Дьёрдя Лукача, который в своей «Теории романа» открыто говорит, чем обязан Кьеркегору, и даже признается, что позволил себе применить наработки датского философа к Гегелю и его исторической диалектике. Эрнст Блох в своей критике Гегеля заимствует выпады Кьеркегора против духа системы и его отказ низводить человека и мир лишь к определенным моментам диалектического процесса. Если говорить о представителях Франкфуртской школы, то Теодор Адорно посвящает датскому философу свою первую книгу («Конструкция эстетического у Кьеркегора»), представляя отношения между индивидом и абсолютом как трансцендентные, которые в конечном счете одерживают верх над отчаявшимся человеком.

Говоря о теологии, следует упомянуть Пауля Тиллиха, рассказывавшего, какое волнение на него нахлынуло, когда он познакомился с диалектической психологией. При этом философ отдает должное Кьеркегору, оказавшему огромное влияние на современную теологическую мысль. По нашему мнению, плодотворные и изящные размышления Тиллиха о тревоге значительно дополняют осмысление этой проблемы Кьеркегором и ведут с ним продуктивный диалог. Если говорить о сфере сравнительного религиоведения, то здесь Мартин Бубер черпает вдохновение в представлении Кьеркегора о индивиде и его отношениях с абсолютом, правда, придавая при этом ему мирские черты.

Герменевтическая школа (направление мысли, посвященное осмыслению роли интерпретации в философии) в лице Ханса-Георга Гадамера, ее главного представителя, тоже занимает по отношению к Кьеркегору определенную позицию. Если датский философ настаивает на идее прыжка, определяющего, причем каждый раз по-новому, способ познания мира, то Гадамер, скорее, отстаивает принцип герменевтической (то есть связанной с толкованием) преемственности, которая и прядет нить нашего существования.

Конечно же мы не можем не упомянуть Владимира Янкелевича, бессистемного философа, не подпадающего ни под одну категорию, который очень рано «стал проявлять интерес к Кьеркегору, еще когда этого датского философа во Франции почти никто не знал. Этот интерес, по-видимому, имел технический характер. В качестве темы своей диссертации Янкелевич выбрал „Одиссею сознания в философии позднего Шеллинга“, и каким бы двойственным ни было отношение Кьеркегора к Шеллингу, их невозможно отделить друг от друга в совместной борьбе с доминирующим гегельянством, либо с тем, что они в нем усматривают, в их обоюдном стремлении, выражаясь прекрасными словами Янкелевича (предисловие к „Одиссее сознания"), заменить систему описанием. В своих размышлениях об иронии… Кьеркегор постоянно ссылается на Сократа, Янкелевич же, непрестанно задаваясь проблемами чрезвычайно сложных отношений между иронией, временем, смертью и любовью [32] Элен Политис, «Кьеркегорец Янкелевич, или Чистота сердца», «Арка», № 75 (1979), стр. 76–77. – Прим. авт. , посвящает этому вопросу книгу, центральное место в которой занимает Сократ».

Янкелевич предстает весьма ревностным последователем Кьеркегора, проявляет интерес к проблемам косвенной коммуникации, пишет о музыке и призывает читать между строк то, что словами можно выразить только в самых общих чертах. Вот лишь несколько его трудов: «Ирония», «Смерть», «Необратимость и ностальгия», «Где-то в незавершенном».

Одной из точек соприкосновения различных направлений экзистенциализма является то обстоятельство, что все они рассматривают человека в конкретной ситуации, неизменно среди других людей, в самой гуще жизни, порой довольно враждебной, нередко выступающей в образе требующей решения проблемы, внушающей тревогу и отвращение к происходящему, но, в то же время, способной восприниматься как вызов. Существовать в определенной исторической и временной среде, радоваться жизни, сражаться, мериться силами с другими – все это и представляет собой суть человеческой природы. Если описывать ее как ситуацию, подразумевающую вызов и риск, то неизбежен вывод, что человеческое существование есть не что иное, как действие, извлечение на божий свет «я», чтобы в случае необходимости повести за собой мир. Такая жизнь не есть комфортный фатализм, не безмятежное созерцание, но инициатива и активность. Действие, с позволения сказать, представляет собой что-то вроде родовой травмы, это за данность, а не выбор, поэтому индивид обязан занимать активную позицию, понимать присущую ему потребность в действии и размышлять о том, – думать и говорить, в противном случае он так никогда не оправится от изумления, как тот самый блаженный, которому Евангелие изначально обещает Царство Божие, – какое выражение в его поступках находит идеал, как в его поведении проявляются принципы. Именно для этого и требуется воплощение.

Таким образом, для Кьеркегора важно не христианство как таковое, а процесс становления христианина – как человек становится христианином, как высочайшие требования веры и идеалов христианства могут обрести форму и выражение в жизни человека, столкнувшегося с мучительным воплощением. Действовать – значит жить ради идеи, недоступной нашему пониманию, чтобы достичь истины, которую человеческий разум не в состоянии охватить. Действовать – значит самым радикальным образом вступить в игру, не имея никаких гарантий и просто повинуясь призыву трансцендентности. Действие – это миссия, призвание и процесс в развитии. Когда Кьеркегор, например, изобличает предполагаемый компромисс епископа Мюнстера со «светом», когда во имя истины христианства обрушивается с нападками на память человека, к которому сограждане питали восхищение и любовь, он рискует, беззаветно вступая в бой, не зная пощады. Он наглядно демонстрирует, что истина существования, всегда противоречивая, обязательно возвращается к тому, кто ее провозглашает, причем не в виде отвлеченных рассуждений – ее не просто высказывают, а переживают, она представляет собой вызов, который человек обязан принять во что бы то ни стало. Издавая листки «Мгновения» Кьеркегор развивает столь бурную деятельность, что от нее и умирает. Его битва столь же радикальна, как и истина, за которую он сражается.