А. Руснак - Адекватность и связь. Поиск оснований. Часть III

И когда говорят о таком воображаемом подключении, часто могут подразумевать и родовую сущность, и особое коллективное бессознательное, и какое-то странно-запредельное… и…

А извне разговоры о таком, или даже уверенность в наличии этого, могут предполагать невменяемость, неадекватность, шизофрению, безумие, мистическое отклонение, психическое расстройство, эйфорию. И опять же, предположительные расстройства и такая невменяемость – тоже не исключена, то есть, возможно, уверенный в таком как-то болен?

И описание таких состояний, состояний такой уверенности или такого странного знания, что представлено в работах мистиков, – что это? Это показатель сильного нервного расстройства или иступленного помешательства, болезненного самоубеждения?

И разговоры о таком могут предполагать шарлатанство, нечто очень нечестное, предназначенное для обмана глупцов, для взятия их под контроль. Но когда игра с таковым не будет являться слабой имитацией, глупостью, профанацией, а будет затрагивать действительные струны конкретного подключения – это может закончиться вывихом, серьезным расстройством глупцов и их «поводырей».

Но когда описание и сами состояния не предполагают и не преследуют никаких посторонних целей, не предлагаются в качестве товара, знания, учения или другого, что также и не говорит о нервном расстройстве, – тогда что это?

И что доподлинно известно о запредельном? Тут могут присутствовать размышления о подобном в качестве негативной теологии, то есть о таком можно размышлять чрез отрицание, или как о том, чем оно не может являться. Или о таком можно молчать, как это было предложено в одной древней практике. В итоге доказать существование чего-то такого, описать его в качестве чего-то, предложить «теорию такого» – бесполезно.

И чем, на самом деле, являются такие «сны наяву» – это уверенности Экхарта, ненормальность Ницше. И, возможно, тому, кто способен на такие погружения – глубоко безразлична оценка такого извне.

А чем на самом деле является сон? Возможно, могут быть разные сны, но некоторые сны могут сильно удивлять.

И никакой действительный сон невозможно объяснить или понять после, и все физиологические описания – понятийно ничтожны.

В результате увиденного сна о нем можно помнить, можно вспоминать разное, различные сновидения или то, что было в самом состоянии сна. Но в бодрствовании присутствует «нечто пройденное», особый «опыт сна», «то, что было во сне», о чем можно помнить. Но пережить его снова можно только в повторном сне. И тот, кто получил опыт – не обладает никаким понятным представлением о том, чем был вызван тот произошедший опыт. Чем является такой опыт? Что это за состояния, или это только блики в памяти?

И опыт может предполагать только толкование, но толкование после – ничтожно по сравнению с тем, что было во сне, было пережито во сне, переживаемо в конкретном сне.

Сон может быть понят:

– В качестве бессознательного состояния ума или перезагрузки, в которой физический ум воспроизвел увиденное, понятое, пройденное, пережитое. И пройденное ранее, то, что беспокоило ум, в результате сна связывается в единое, усваивается, склеивается, преобразовывается в долговременную память.

– Но может существовать и другое толкование сна. Сон, его части, могут быть восприняты в качестве пребывания в «том», неявленном, в котором присутствует незаметное, но постоянное пребывание. Но выявление его, встреча с ним, разглядывание его – происходит только во сне. То есть, возможно, это способ встречи с тем, возможно, всеобщим для всех, согласно Юнгу, «коллективным бессознательным». Или, возможно, с тем, откуда все приходят, и тем, куда уходят после пребывания тут? (Sleep and his Half-brother Death). Или с тем, чем все являются на самом деле, до своего сознательного включения?

Особый сон:

Не каждый сон может быть понят в качестве связывания с тем, соприкосновения с таковым, или общения, взаимодействия с ним.

И не только с той странной стороной, но и с этим всем непонятным присутствием, но как-то по-другому, как-то иначе, что может затем быть как-то понято через толкование.

И, возможно, особые сны также могут быть спроектированы из состояния бодрствования через «архетип» или другие сильные приемы.

Представление о «свободе воли» как «о свободе выбора чего-то», например направления, пути, решения, предмета, имени, жизни, тела, места и времени рождения, родителей, пола, продуктов питания, места работы… – это все, конечно же, не о той Свободе.

«Свобода воли» – это способность «вырываться из включенности», а не «свобода выбора разного», и в том числе «выбора чего-то несущественного» или какой-то глупости…

Возможно, «выбора вообще» как такового – нет, потому как итог все равно – конец этого существования или «конец выбора».

И в «размышлениях о свободе», кроме представлений о свободе в этом происходящем, в этом порядке бытия, возникают мысли об особой разумной необходимости Гегеля, и против такого восстает Шестов, с его силой кьеркегоровского Абсурда.

И можно предположить, что:

– «Свобода говорит о запредельном Я». Что сообщает о свободе поступков, морали, Абсолюте, абсолютной априорной морали (Кант), о каком-то сверхблаге. И, возможно, о чем-то противоположном?

– Или, возможно, свобода – это только извечное стремление субъекта обнаружить и приобрести действительную автономию? (Либерализм)

– Но возможно, что свобода – это только слабая программная способность выбирать какое-то решение из многих…?

Но если понимать свободу в качестве «выбора лучших вариантов», то как быть с сознательным выбором «не быть»? Как он может быть лучшим, когда нет ничего запредельного, и тогда такой выбор – это глупость. И такое можно предполагать, но только тогда, когда присутствует метафизическое «Я», а если же его нет, тогда такой выбор – это не выбор, а что-то другое.

«Вырывание из включенности» возможно только при наличии запредельного «Я», а при отсутствии – нет вырывания из предопределенности, и нет «свободы в качестве способа прорыва причинности», и присутствует только тотальная предопределенность… А «свобода» в таком случае – это фикция, самообман, ну или способ действия в неопределенности, механизм выбора вариантов в сверхсложном происходящем.

Но есть ли у высших приматов способность выбирать «небытие»? И если есть, то о чем это говорит? Что либо у приматов также наличествует нечто метафизическое, или «свобода» – это только биологический механизм? А всякое представление «о свободе не быть или быть» – это все слабое, и может быть понято в качестве иллюзии выбора.