Рене Генон - Очерки о традиции и метафизике

Здесь необходимо немного сказать о том, каким образом мы используем слово «теория»: его исходное этимологическое значение — «созерцание» и если на этом и остановиться, то можно сказать что метафизика в целом, включая реализацию, которая здесь, безусловно, предполагается, как раз и является теорией в самом чистом виде; но в ходе своего употребления это слово постепенно приобрело другое и, кроме того, более узкое значение. В первую очередь оно стало использоваться для противопоставления теории и практики, и это противопоставление в его изначальном значении, когда созерцание просто противопоставляется действию, еще могло быть вполне закономерным, поскольку сама метафизика, в сущности, находится за пределами сферы действия, сферы, ограниченной всем тем, чем ограничено индивидуальное существование вообще; но, обладая развернутой почти полностью в сторону действия ментальностью, западный человек оказывается неспособным к какой-либо реализации за пределами этой сферы, и это приводит к противопоставлению теории и практики уже в самом широком смысле. Именно это последнее противопоставление мы и будем иметь в виду не только для того, чтобы не отходить от общепринятого смысла слов «теория» и «практика», но и с целью избежать любой путаницы, которая может появиться при попытке отделить эти понятия от обычно приписываемых им значений; но мы тем не менее все же не станем квалифицировать метафизическую реализацию как «практическую», поскольку в обыденной речи это слово остается неразрывно связанным с идеей действия, которая здесь совершенно неуместна.

Во всех метафизических доктринах, которые, как на Востоке, являются полностью завершенными, теория всегда дополняется или сопровождается эффективной реализацией, для которой она просто предоставляет необходимое основание; ни к какой реализации нельзя приступить без определенной теоретической подготовки, но теория всегда целиком предназначена только для такой реализации, и это всегда предполагается или скрыто подразумевается даже в том, то касается внешнего выражения доктрины. С другой стороны, вдобавок к теоретической подготовке или даже как ее следствие, может вступить в игру и совершенно иное средство реализации; однако оно так же предназначено только для того, чтобы обеспечить опору для реализации или стать ее отправным моментом, и поэтому это средство, каким бы важным оно ни было на практике, играет при этом лишь вспомогательную роль: в этом и состоит причина существования ритуалов, обладающих подлинно метафизическим характером и значением. Тем не менее эти ритуалы, в отличие от теоретической подготовки, не рассматриваются в качестве необходимого средства реализации, поскольку они второстепенны и не столь важны, и в традиции индуизма, где они все же занимают заметное место, мы обнаруживаем полную определенность по данному вопросу; однако эти ритуалы, в силу собственной действенности, могут значительным образом способствовать метафизической реализации, способствовать превращению того виртуального знания, которое предоставляет теория, в знание эффективное.

Эти рассуждения скорее всего могут показаться странными тем европейцам, которые никогда не представляли себе, что подобные вещи могут существовать; и все же, если уж быть точными, некоторую частичную, хотя и весьма отдаленную аналогию метафизической реализации можно найти на Западе в том, что можно назвать мистической реализацией. В том, что мы подразумеваем под мистическими с стояниями, употребляя слово «мистический» в его самом обычном смысле, определенно присутствует некоторый эффективный элемент, превращающий их в нечто большее, чем чисто теоретическое познание, хотя реализация такого рода и остается всегда неизбежно ограниченной. Сам факт, что данная реализация обладает чисто религиозным характером, свидетельствует о том, что она ограничена областью существования человеческих индивидов; мистические состояния никоим образом не являются сверхиндивидуальными, поскольку они подразумевают лишь то или иное расширение чисто индивидуальных способностей; тем не менее и эти способности содержат в себе гораздо больше, чем обычно полагают, и превосходят все, что только могут представить себе психологи, включая и то, что они вкладывают в свою любимую идею «бессознательного». [60] Скорее всего здесь подразумевается не психоаналитическая концепция бессознательного, а те версии этого понятия, которые можно обнаружить в иррационалистическом волюнтаризме А. Шопенгауэра и Э. Гартмана. Реализация такого рода не может иметь метафизического или универсального значения, и она всегда оставляет от крытой возможность воздействия со стороны области индивидуального существования, прежде всего со стороны чувственности; она на самом деле обладает всеми важнейшими признаками религиозной точки зрения, которая здесь подчеркнута даже сильнее, чем где бы то ни было, и поэтому следует обратить внимание на то, что смещение интеллектуального и чувственного уровней, и в этом, и в других случаях является источником регулярно повторяющихся иллюзий и заблуждений. Наконец, необходимо заметить, что эта реализация, всегда фрагментарная и едва ли поддающаяся контролю, не предполагает никакой теоретической подготовки: религиозные ритуалы играют здесь ту же самую роль «опоры», что и ритуалы метафизические, однако от религиозной теории, то есть от теологии, эта реализация совершенно независима; тем не менее все же можно сказать, что мистики, обладающие определенными теологическими знаниями, в состоянии избежать многих ошибок, которые совершаются другими людьми, а также в состоянии в некоторой степени контролировать свое воображение и свою чувственность. Как бы то ни было, и мистическая реализация, и религиозная являются только модусами реализации метафизической, о которой в следующих очерках мы будем говорить более подробно.

Чтобы основательно разобраться в учении Веданты о человеческом существовании, важно с самого начала определить так ясно, как это вообще возможно, фундаментальное различие между «Самостью», которая представляет собой принцип этого существования, и индивидуальным «Я». Едва ли необходимо объяснять, что использование термина «Самость» с нашей стороны не предполагает никакого сходства с его использованием в определенных учениях, где под прикрытием восточной терминологии, чаще всего неверно понятой, излагаются чисто западные концепции, причем совершенно фантастические; мы имеем в виду здесь не только теософию, но также и некоторые псевдовосточные школы, полностью искажающие Веданту под предлогом сделать ее понятной европейцам. Само злоупотребление, вполне возможное по отношению к слову «Самость», еще, по нашему мнению, не предоставляет достаточных оснований для того, чтобы совсем отказаться от его использования, исключая, конечно же, те случаи, когда его можно заменить другим словом, также хорошо подходящим для выражения того же самого значения; кроме того, слишком строгая определенность на этот счет могла бы, без сомнения, вообще привести к отказу от употребления очень многих терминов, особенно потому, что едва ли вообще найдется среди таких терминов хотя бы один, который не был бы в той или иной мере уже искажен тем или иным философом. Единственное, от чего мы намерены отказаться, так это от терминов, специально изобретенных для обозначения таких концепций, которые не имеют ничего общего с тем, что мы здесь излагаем: это, например, термины, обозначающие раз личного рода философские системы; [61] Шесть даршан индийской философии не укладываются ни в одну из схем, принятых в западноевропейской историко-философской науке. Подробнее см. Зильберман Д.Б. Генезис значения в индийской философии. М., 1997. это также и термины, входящие в словарь оккультистов и «неоспиритуалистов»; что же касается терминов, выводимых ими из более древних учений, к которым они обычно апеллируют, ничего при этом в них не понимая, то мы в таких терминах не испытываем никакой нужды, хотя и пытаемся восстановить их истинное значение.