Рене Генон - Царство количества и знамения времени

Можно извлечь еще одно важное следствие из этого рассуждения, а именно, что конец цикла является «вневременным», так же, как и его начало, что, впрочем, подтверждается строгим соответствием по аналогии, которое существует между этими двумя крайними пределами; таким образом, этот конец, действительно, для человечества данного цикла является восстановлением «первоначального» состояния, на что собственно, с другой стороны, указывает символическое отношение "Небесного Иерусалима" и "Земного Рая". Это также и возвращение к "центру мира", который внешне проявляется на двух пределах цикла в соответствующей форме "Земного Рая" и "Небесного Иерусалима" с «осевым» деревом, одинаковым образом возвышающимся как посреди одного, так и посреди другого; во всем остальном интервале, то есть в ходе самого цикла, этот центр, напротив, скрыт, и чем дальше, тем больше, потому что человечество шествовало, постепенно от него удаляясь, в чем и заключается, по существу, истинный смысл «падения». Это удаление, впрочем, представляет собою лишь иной способ изображения нисходящего хода цикла, так как противоположность такого, как наше, состояния, будучи точкой прямого соединения с высшими состояниями, есть в то же время сущностный полюс существования в этом состоянии; идти от сущности к субстанции это — следовательно, идти от центра к окружности, изнутри — вовне, а также, как показывает с ясностью геометрическое представление, от единства — ко множеству. [105] Из этого можно вывести еще одно значение "переворачивания полюсов", поскольку ход проявленного мира к своему субстанциальному полюсу заканчивается в конце концов «возвращением», которое приводит его через мгновенное «преображение» к своему сущностному полюсу; по поводу этой мгновенности добавим, что, вопреки некоторым ошибочным концепциям циклического движения, в этом нельзя видеть никакого «подъема» внешнего порядка, следующего за «спуском», ход проявления как таковой от начала до конца — это всегда спуск.

"Pardes" — "центр мира", согласно первому смыслу его санскритского эквивалента «paradesha», "высшая сфера" но это также, согласно второму значению того же слова, "удаленное место", с того времени, как по ходу циклического процесса он действительно стал недоступен для обыкновенного человечества. И действительно, по крайней мере по видимости, он удален в наибольшей степени, будучи расположен в "конце мира" в двойном смысле, пространственном (вершина горы "Земного Рая", касающаяся лунной сферы) и временном ("Небесный Иерусалим", спускающийся на землю в конце цикла); тем не менее, на самом деле он всегда есть самое близкое, поскольку никогда не перестает быть в центре всех вещей, [106] Это "Царство Небесное внутри вас есть" Евангелия. ("Regnum Dei intra vos est"). и это означает обратное отношение «внешней» точки зрения и «внутренней». Однако, чтобы эта близость могла быть действительно реализована, необходимо, чтобы временные условия были упразднены, поскольку именно само развертывание времени, согласно законам проявления, вызывает видимое удаление, и к тому же время, ввиду самого определения последовательностью, не может идти против своего течения; освобождение от этого условия всегда возможно для некоторых существ в частности, но что касается человечества (или, точнее, данного человечества), взятого в целом, то освобождение, очевидно, предполагает, что это человечество полностью прошло цикл своего телесного проявления, и только тогда оно может быть поистине реинтегрировано, вместе со всем ансамблем земной среды, которая от него зависит и участвует в том же самом циклическом ходе, в "первоначальном состоянии" или, что то же самое, в "центре мира". Именно в этом центре "время превращается в пространство", потому что именно здесь есть прямое отражение, в нашем состоянии существования, изначальной вечности, что исключает всякую последовательность; его не может также достичь и смерть, и это также, следовательно, "местопребывание бессмертия"; [107] О "местопребывании бессмертия" и его соответствии в человеческой жизни см. "Царь Мира", сс. 87–89. все вещи там появляются, в совершенной одновременности в неподвижном настоящем через посредство силы "третьего глаза", с помощью которого человеку открыт "смысл вечности". [108] О символизме "третьего глаза" см. "Человек и его становление согласно Веданте", с. 203 и "Царь Мира", сс. 52–53.

После рассмотрения конца цикла нам, в определенном смысле, надо вернуться назад, чтобы полнее исследовать то, что может действительно способствовать, в условиях современной эпохи, продвижению человечества и мира к этому концу, и в этом отношении мы должны различать две тенденции, которые выражаются в понятиях, по-видимому, антиномичных: с одной стороны, тенденция к тому, что мы называли «отвердением» мира, о чем мы только что говорили специально, и с другой — тенденция к его разложению, действие которого нам еще осталось уточнить, так как не надо забывать, что всякий конец с необходимостью, в конечном счете, представляет собою разложение проявленного как такового. К тому же можно заметить, что с настоящего времени вторая из этих тенденций становится преобладающей; и действительно, прежде всего материализм в собственном смысле слова, который соответствует, очевидно, «отвердению» в его самой грубой форме (можно было бы даже сказать «окаменению», по аналогии с тем, что в этом отношении представляет собой минерал), во многом уже потерял свои позиции, по крайней мере, в области научных и философских теорий, если еще и не в сфере всеобщего настроения; и это настолько верно, что, как мы уже выше отмечали, само понятие «материи» начало испаряться и растворяться. С другой стороны, в соответствии с этим изменением, иллюзия безопасности, которая царила во времена, когда материализм достиг максимума своего влияния, и которая была в некотором роде неотделима от идеи, которую составили об "обычной жизни", в своей большей части рассеялась из-за самих событий и растущей скорости, с которой они развертывались, настолько, что сегодня, напротив, преобладающим впечатлением является нестабильность, простирающаяся на все области; а поскольку «прочность» с необходимостью предполагает стабильность, то это еще раз показывает, что точка наибольшей действительной «прочности» в соответствии с условиями нашего мира, была не только достигнута, но и уже превзойдена, и что, следовательно, отныне мир движется, собственно говоря, к разложению.

Само ускорение времени, без конца возрастая и делая изменения все более стремительными, кажется, само идет к этому распаду, и в этом отношении, нельзя сказать, что было изменено общее направление событий, так как движение цикла все еще продолжает следовать тому же нисходящему направлению. Впрочем, физические теории, о которых мы только что говорили, меняясь все скорее и скорее, как и все остальное, приобретают характер все более и более исключительно количественный, доходя до того, что полностью облекаются видимостью чисто математических теорий, что, однако, удаляет их, как мы уже отмечали, все больше и больше от чувственной реальности, которую они якобы выражают, вовлекая их в область, которая может располагаться лишь под этой реальностью в соответствии с тем, что мы говорили о чистом количестве. Впрочем, «твердое», даже в своем мыслимом максимуме плотности и непроницаемости вовсе не соответствует чистому количеству, по крайней мере, минимум качественных элементов оно имеет всегда; к тому же, по определению, оно есть нечто телесное и даже в некотором смысле, самое телесное из всего; однако «телесность» предполагается присущей пространству необходимостью, сколь бы ни было оно «сжато», вплоть до «твердого» состояния; пространство же, напомним еще раз, никак не может отождествляться с чистым количеством. Если даже, на мгновение принимая точку зрения современной науки, свести, с одной стороны, «телесность» к протяженности, как это делал Декарт, и с другой стороны, рассматривать само пространство лишь как простой модус качества, то все еще оставалось бы то, что всегда находится в области непрерывного количества; если от него перейти к области прерывного количества, то есть к числу, которое только одно может рассматриваться как представитель чистого количества, то очевидно, что по причине самой этой прерывности больше уже нельзя иметь никакого отношения к «твердому» или чему-либо телесному.