Юлиус Эвола - Люди и руины

Слушая уверения в том, что это отклонение современного католичества надо оценивать как тактическое намерение с целью привлечь на свою сторону и впитать в себя левые движения, следовало бы задуматься о странной близорукости тех, кто по идее должен быть просветлен Святым Духом, в которого они веруют. Ведь подобная тактика имела бы смысл, лишь если бы левые движения имели чисто общественно-экономический характер, тогда как на самом деле в своем глубинном измерении они опираются на определенную религию, причем религию извращенную. Между тем история учит, что нельзя вступать в союз с подрывными силами: всякий, кто облегчает им путь, надеясь использовать в своих целях, рано или поздно оказывается их жертвой. Состояние современного мира таково, что лишь безответственные люди могут решиться на подобные эксперименты, — даже исходя из чисто тактических соображений, — хотя на самом деле сегодня более уместно говорить о безропотном отступлении.

Впрочем, помимо этих политических сторон или, точнее, в связи с ними, приходится констатировать неоспоримое падение современной Церкви, проявляющееся в том, что в последнее время ее больше заботят социальные и моральные проблемы, нежели вопросы сверхъестественной жизни, аскезы и созерцания, собственно и составляющие основу всех высших форм религиозности. Когда канонизируют Дона Боско или других личностей подобного пошиба, остается лишь один шаг до протестантства, согласно которому ценность религии определяется исключительно ее общественной пользой, а все подлинно трансцендентные интересы имеют второстепенное значение. То же самое можно сказать по поводу многих других «канонизаций» последнего времени. Действительно, похоже, заботы католической церкви сегодня сосредоточены главным образом на поддержании мещанской добропорядочности и вопросах благотворительности, тогда как в нынешнюю эпоху кризиса и прорыва низших сил вера могла бы пригодиться в решении куда более серьезных задач. Уровень современных богословов редко превышает уровень приходского священника, не лучше и последние Папы, которые, заботясь о своей популярности, разъезжают по всему миру, окончательно утрачивая высший престиж, даруемый лишь чувством дистанции и определенной недоступностью.

Впрочем, можно оставить в стороне эти обстоятельства, во многом обусловленные временными соображениями, и перейти к основной проблеме, связанной с теми ценностями, на основании которых формируется определенный человеческий тип. Поскольку Церковь, как и любое истинное государство, отстаивает за собой право на это формирующее воздействие, следует разобраться, по силам ли ей эта задача. В связи с этим, помимо прочего, следует провести различие между чистым или евангельским христианством и католичеством, и указать, при каких условиях можно признать требование — явно приемлемое для многих — «христианизировать политику» и «дать христианское основание» государству. Очевидно, что хотя принципы чистого христианства в целом могут иметь ценность как особый тип аскезы, в политической области они, напротив, оказываются по меньшей мере спорными. Они действительно способны смягчить некоторые жизненные тяготы за счет мистического братолюбия и взаимной поддержки, но, несомненно, не годятся для пробуждения потенциальных воинов.

Не имеет смысла скрывать противоречие, существующее между чистой христианской моралью любви, прощения, смирения, мистического человеколюбия, и этико-политическими ценностями справедливости, чести, неравенства, то есть той духовности, Для которой власть не только не является противоположностью, но, напротив, считается нормальным атрибутом. Христианскому завету, призывающему отвечать добром на зло, противоречит принцип, требующий наказывать неправого, прощать и проявлять великодушие только к уже поверженному врагу, но не к тому, кто упорствует в сопротивлении, укрепляясь в своей неправедности. Мужественный уклад в том виде, как его предполагает идеал истинного государства, не приемлет любви, понимаемой как потребность в сочувствии, братании, как снисхождение, заботу по отношению к тому, кто даже не просит о том либо того не достоин. Конечно, отношения на равных возможны, но они строятся на чувстве верности, взаимном признании и уважении; каждый сохраняет собственное достоинство и определенную склонность к дистанции, не примешивая к этому социально-коммунистических или «братолюбивых» моментов. Нет нужды перечислять здесь политические последствия, к которым привело бы буквальное истолкование евангельских заветов, например, притчи о полевых лилиях и птицах небесных, равно как и других, до той или иной степени нигилистических, исходящих из отрицания земных ценностей и идеи неотвратимого наступления Regnum. [75] 8. лат. Царствия Божия (прим. перев.).

Как известно, чистое христианство было основательно переработано и изменено католичеством путем добавления и включения разнородных принципов, преимущественно римского и классического происхождения. Это проявилось и в богословии, в частности, в томизме, непредставимом без идей Аристотеля. Именно этим объясняется некоторое формирующее (в традиционном направлении) влияние, которое в прошлом — прежде всего в Средневековье — оказывала римская Церковь. Но несмотря на это католичество в целом не сумело, да и не могло полностью нейтрализовать изначальную основу христианской религии; даже в лучших сторонах католичества остается достаточно начальных верований, чтобы придать двусмысленный, спорный характер любому идеалу «христианского государства» и «христианизированной политики». Эта двойственность неизменно будет нарушать синтез, присущий гибеллинской концепции и указанной универсальной традиции, частью которой гибеллинство является. Однако важно понять, что проблема состоит не в том, что христианские ценности являются «слишком возвышенными» для реальной жизни, но в том, что по самой своей природе они допускают лишь частичное признание духовного смысла за политическими ценностями в соответствии с ранее упомянутым правилом «Кесарю — кесарево».

Все вышесказанное относится к принципам. Если же мы рассмотрим конкретный вклад, внесенный католичеством в формирование идеологии современных воинствующих партий типа христианской демократии (открытой к диалогу с левыми), тот мещанский морализм, до которого на практике пало католичество в своем «попечении о душах» и нелепом стремлении модернизировать Церковь, то становится вполне очевидной необходимость отмежевания от католичества в плане мировоззрения и жизненного стиля. Действительно, в этом смысле достаточно просто обратиться к трансцендентной реальности и порядку, превосходящим просто человеческий уровень и все связанное с сугубо индивидуальным земным существованием. Однако подобное обращение к трансцендентности не должно стать поощрением ханжескому бегству от действительности и оправданием «человеколюбцам». Его цель состоит в том, чтобы к человеческим силам присоединилась иная могучая сила, а новый мир людей и их властителей обрел незримое благословение свыше. Если некоторым людям для этого нужно опереться на католичество, и если оно сможет стать для них такой опорой, не оказывая того негативного влияния, о котором шла речь выше, то гибеллины не будут иметь ничего против этой частной религии, которая возобладала на Западе и глубоко укоренилась в Италии.