Томас Карлейль - Этика жизни

LVIII. Еще неосновательнее кажется нам страх, что вместе с суеверием исчезнет и религиозность. Религиозность не может исчезнуть. Маленький дымный огонь от горящей соломы может скрыть от наших глаз звезды на небе, но звезды тем не менее остались на небе и снова покажутся нам.

В общем, мы должны повторить известное изречение, что недостойно верующему человеку смотреть на неверующего со страхом или с отвращеньем, или с каким бы то ни было другим чувством, кроме сожаления, надежды на его поправленье и братского сочувствия. Если он ищет истины, разве он нам не брат и не достоин сожаления? А если он не ищет истины, разве он не все же наш брат и тем более достоин сожаленья?

LIХ. Не можем ли мы посмотреть на то ужасное горе, которое теперь со всех сторон окружает нас, как на голос из немых недр природы, взывающий: "Глядите! Спрос и предложение - не единственный закон природы. Уплата наличными деньгами - не единственная обязанность людей по отношению друг к другу". Глубоко, много глубже спроса и предложения лежат законы и обязательства, священные, как сама жизнь человеческая. Если вы будете действовать дальше, вы познакомитесь с ними и должны будете покориться им. Кто познает их и научится повиноваться им, тот будет иметь природу на своей стороне. Он будет работать, и высокая награда достанется ему в удел. Кто же не узнает этих законов, против того будет сама природа, и он не будет в состоянии работать в пределах природы. Мятежи, ссоры, ненависть, одиночество и проклятия будут следовать за ним по пятам, пока все люди не познают, что то, чего он добился, как бы оно ни казалось блестящим на вид, - не успех, а полнейшая неудача.

LХ. Пока что будем радоваться, что, по крайней мере, одно признается всеми и повторяется на всех языках: человек еще пока человек. Гений механизма не всегда будет давить нашу душу, как кошмар, и в конце концов, когда волшебным словом старые чары будут разрушены, станет нашим послушным рабом и будет исполнять все, что мы потребуем. "Мы близки к пробуждению, когда видим во сне, что нам снится сон". У кого есть глаза и сердце, тот и теперь может сказать: "Зачем мне колебаться? Свет светит в мире для тех, кто любит свет. Так как любить его следует безграничной, самоотверженной, все выносящей любовью."

LXI. Дайте знать людям, что они созданы Богом, и в кратчайший промежуток времени способны создать такое, что будет жить веки вечные. Это действительно великая задача. Не машинами для обработки земли и не машинами для переваривания пищи, а также и не рабами других людей или собственных страстей должны они быть, а прежде всего им следует быть людьми.

LXII. Одно, собственно говоря, должно было бы нам быть ясно, "в общих чертах", а именно, что "сияние Божье" так или иначе, в той или иной форме должно развиться из глубины даже этого промышленного века нашего.

LXIII. Да, всюду свет проникает в мир. Люди не любят тьмы, они стремятся к свету. Глубокое чувство вечной природы, справедливости проглядывает везде и видно на каждом шагу.

LXIV. Человек, в сущности говоря, всегда был борцом и тружеником и, несмотря на широко распространенную клевету, утверждающую противное, всегда любил истину.

LXV. Всякая душа человеческая, как бы она ни была погружена во мрак, любит свет. Стоит лишь раз зажечь свет, чтобы лучи его разошлись во все стороны.

LXVI. Слишком легкомысленно пришли люди к заключению, что голод, великий фундамент нашей жизни, является и венцом ее, и последней степенью совершенства. Что, так как "жадность и неумеренное честолюбие" составляют отличительные признаки большинства людей, то нет человека, который поступал бы или думал бы поступать на основании иных принципов. Чего нельзя подвести под категории бедности, то подводится под рубрику честолюбия, не входя в дальнейшие рассуждения.

LXVII. Совершенно неверно, что люди, с тех пор, как они населяют землю, живут с помощью бреда, лицемерия, несправедливости или какой-либо иной формы безрассудства. Неправда, что они когда-либо жили чем-нибудь иным, чем противоположностью всего перечисленного.

LXVIII. Известное одобрение совести необходимо даже для физического существования и составляет тонкую, всюду проникающую замазку, которою держатся составные части нашего Я. Поэтому, если человек не сидит в сумасшедшем доме и еще не застрелился и не повесился, то мы должны утешиться и заключить, что он - одно из двух: либо злая собака в образе человека, которой нужно надеть намордник, пожалеть и подивиться; либо это настоящий человек, следовательно, созданье, не лишенное нравственной ценности, которого надо просветить и до некоторой степени одобрить. Но для того, чтобы правильно судить о его характере, мы должны научиться смотреть на него не только своими, но и его глазами. Мы должны пожалеть его. Должны видеть в нем брата. Одним словом, должны научиться любить его. Иначе настоящая, духовная сторона его природы никогда не будет правильно понята нами.

LXIX. Прежде всего не следует забывать, что людьми и их поступками управляют не материальные, а нравственные силы. Как бесшумна бывает мысль! Ни барабанный бой, ни стук копыт целого эскадрона, ни бесконечный шум обозов с амуницией и багажом не сопровождают ее движений. В каких безвестных, отдаленных уголках земного шара работает иногда мысль в голове, которая в один прекрасный день будет увенчана властью, какой не дает и царская корона, потому что короли и цари будут в числе слуг ее. Не над головами, а внутри их будет властвовать мыслитель и своими идейными комбинациями, придуманными в одиночестве, как магическим заклинанием подчинит весь свет своей воле.

LXX. Интересно наблюдать, как распространена и вечна среди людей любовь к мудрости. Как самый знатный барин и незначительнейший человек, гордые князья и грубые мужики и все люди, все как один, уважают мудрость или то, что они принимают за мудрость. Они, в сущности говоря, ничего другого и не могут почитать. Потому что все полчища какого-нибудь Ксеркса со всей их несокрушимой силой не в состоянии смирить ни одной мысли нашего гордого сердца. Только перед нравственным достоинством преклоняется дух человеческий. Только в такой душе, которая глубже и лучше нашей, можем мы увидеть небесную тайну и, унижаясь перед ней, мы чувствуем, что возвышаемся.

LXXI. Люди редко или почти никогда надолго не возмущаются тем, что не заслуживает возмущения. С готовностью и ревностно оказывают они послушание и преданность всему великому, истинно высокому, склоняясь к ногам его со всем, что у них есть, отдаваясь душой, телом, сердцем и духом тому, кто действительно выше их.

LXXII. Страна, в которой народ охвачен до глубины души какой-нибудь религиозной идеей, завладевшей всеми жителями ее, такая страна сделала шаг вперед, после которого уже нет возврата к прошлому. Мысль, сознание того, что человек - гражданин мира, создание вечности, - проникла в отдаленнейшую избу, в самое бесхитростное сердце. Вся жизнь становится прекрасной, достойной уваженья, когда ее осеняет чувство небесного призванья, Богом возложенной обязанности. В таком народе живет вдохновенье, и в узком смысле можно про него сказать: "Вдохновение Всемогущего дает этим людям разум".