Сергей Осипов - Мышление и Время

Именно сменяющие друг друга раздражения, чередования боли и её отсутствия формируют в организме вместе с зачатком сознания представление, вернее, пока ещё только предчувствие, времени. Существование раздражений практически одновременных, но всё-таки различимых, обогащает зарождающееся сознание предчувствием протяжённости (простирания-пространства). Предчувствие пространства и времени переходит в предположение, предположение – в представление, и, наконец, сознание развивается до понятия, понимания этих сущностей. Собственно говоря, ещё раньше, по-видимому, на уровне предположения, благодаря формирующемуся языку вопрос о времени и пространстве становится общим для многих сознаний.

Современный уровень развития науки не может привести к согласию ощущение (теперь уже сложный физический эксперимент) и понимание пространства и времени, взятых по-отдельности. Только пространственно-временной континуум может ощущаться нами, но не отдельно пространство и отдельно время. Переворот, произведённый на рубеже XIX—XX столетий физикой, то есть «вооружённым мыслью ощущением», принципиально затронул и философию, в которой вместо «классической» протяжённости и полумистического времени должна рассматриваться времяпротяжённость, связывающая природу и мышление в одно целое.

Понять что-либо, взятое в отрыве от всего, с чем это что-либо связано, безнадёжная задача. Хотя бы по той простой причине, что сами связи, как существенные черты познаваемого предмета, должны быть познаны. С другой стороны, в силу специфики процесса познания, точнее, любой его материальной фиксации, невозможно «помыслить» вдруг сразу обо всём, а если даже и возможно, то это не имеет никакого значения, поскольку такое «тотальное мышление» не может быть запечатлено и передано из одного сознания в другое. Оставаясь само с собой, «тотальное мышление» не может знать себя, не может знать, существует ли оно. Поэтому это путь веры, а не познания.

Если чьё-либо индивидуальное сознание верит, что оно знает всё, то извне этого не опровергнешь. В этом смысле «философия откровения», как и честная религия, тривиально истинны: если «доказательством» любого предмета сознание будет считать сам этот предмет, то не возникает, во-первых, никакой нужды в со -знании, поскольку, во-вторых, всё будет со -гласовываться само с собой «автоматически» (по определению). Однако надо приложить большие усилия по искоренению мышления в человеке, чтобы он в порыве экстатического опьянения согласился с такой концепцией хотя бы на сколько-нибудь длительное время. Почему? Да просто потому, что одним из атрибутов мышления является память.

Память – это форма отождествления настоящего с прошлым. Если я скажу, что 2+0=2, а через минуту, что 2+0=3, то с точки зрения «тотального мышления» в этом не будет противоречия. Между высказываниями протекло время, и поэтому левые их части есть различные положения. Вполне возможно, что за минуту значение суммы 2+0 изменилось на единицу. Аналогично, сумма 2+0 может одновременно быть равна двум в одной точке пространства и трём в другой. Точнее, с точки зрения «тотального мышления откровения» любое слово может быть и есть тождественно себе самому и только. Хотя, конечно, тотальное мышление вообще может дифференцироваться на слова разве лишь виртуально. Мышление же, которым мы обладаем и результатами которого обмениваемся с помощью слов, предполагает инвариантность слова по отношению ко времяпротяжённости. Слово 2+0 должно иметь одно и то же значение 2 во всех точках пространственно-временного континуума. В то же время во всём пространственно-временном континууме нет двух одинаковых сигналов (раздражений), вызывающих абсолютно тождественные реакции (ощущения). Поэтому и возникает задача согласовывания слов и ощущений, мышления и времяпротяжённости.

Вопрос о связи «бытия» и «сознания этого бытия» не был бы основным, если через слово «связь» не подразумевался бы ответ и на вопрос: каким образом из бытия появляется сознание? Ответ имеет практический смысл для каждого сознания. Философия каждого сознания превращается в медицину, врачующую от смерти. «Познай самого себя» столь подробно, чтобы материал этого познания служил бы рецептом для твоего восстановления в другой материи. Но для того, чтобы познать себя, надо познать множество другого, с чем ты связан. Прежде всего, мышление должно обратиться к времяпротяжённости, в которой оно существует эмпирически и которую должно вместить в себя духовно. Разве не удивителен и не указывает на направление дальнейшего поиска тот факт, что с точки зрения мышления пространство-время «живёт» в нём, с точки зрения пространства-времени мышление надо искать существующим каким-то образом в пространстве-времени.

Невозможно времяпротяжённость ввести в мышление, не вводя при этом понятия ощущения, так же как невозможно понятие ощущения объяснить, не прибегая к времяпротяжённости. Времяпротяжённость выстлана ощущениями (актуальными или виртуальными), каждая точка времяпротяжённости ощущается или может быть ощущена. Данное положение является основным, позволяющим подойти к ответу на вопрос: что такое мышление во времяпротяжённом мире? Ответить на вопрос «что есть мышление в протяжённом мире?» невозможно. Чистые протяжённость и мышление не могут быть выведены одно из другого и обречены на существование порознь. Параллельно этому дуализму Декарта в физике (науке ощущать) возник ньютоновский дуализм протяжённости и времени, тоже никак не связанных между собой, перманентно взаимно ортогональных. Неудовлетворительность такой физической картины при сопоставлении её с опытным фактом (инвариантность предельной скорости передачи информации) снимается специальной теорией относительности Эйнштейна, в которой пространство (протяжённость) и время по отдельности оказались фикциями, «проекциями» единого пространственно-временного континуума.

Из многочисленных следствий такого взгляда отметим одно, для нас сейчас важнейшее. Время перестаёт быть абсолютным, то есть инвариантным по отношению к любому «взгляду» на него, а приобретает способность «течь по-разному» в различных системах отсчёта. При этом важно, что для каждой системы отсчёта существует другая, в которой время первой системы течёт сколь угодно медленно. Тогда для наблюдателя из этой «другой» системы отсчёта в первой ничего не происходит, нет никаких изменений. Точнее, изменения есть, но они могут быть познаны с любой точностью за бесконечно большое время их «протекания». Получается ситуация, при которой процесс действия в первой системе как бы отстаёт (стоит на месте) по сравнению с процессом осмысления этого действия наблюдателем из второй системы. Подобная картина – застывший мир и бесконечно быстрая мысль – есть основная предпосылка правильности формальной логики. Логика изгоняет время. В этом её сила и слабость. Логика является результатом самовоплощения мышления.

Читать дальше