Митьки Митьки - Выбранное

Сообразительные Митьки звонят Андрею Кузнецову (Кузярушке) в Ленинград, где с алкоголем несколько лучше. Сердобольный Кузя идет в магазин на Пушкинскую, покупает за рубль очередь, берет рюкзак портвейна и разливает его по пластиковым флягам от проявителя KODAK (Кузя работает в Русском музее фотографом). Потом Кузя кладет фляги в посылку и отсылает ее в Ферапонтово. На несколько дней нашим с Филом единственным занятием становится ожидание посылки и строительство гипотез относительно количества и качества его содержимого. Посылка, на удивление, благополучно доходит. «Все братки рады…»

Знакомимся с молодой московской художницей Таней Гончаровой (Где ты, Танька?).

Потом «друг юности», как метко назвал портвейн Тимур Юрьевич Кибиров, кончается. Тем временем в магазине кончается коньяк и шампанское, а также лосьон для бритья и советский одеколон. Есть одеколон французский – но очень дорогой…

Появляется альтернатива. Коля Чехии зовет воровать брагу у деда Ильи. Я сначала отказываюсь – воровать нехорошо. Тогда Коля Чехии прямо спрашивает: «А пить ее потом будешь?» Не могу произнести «нет», поэтому застенчиво участвую в краже браги (она в молочном бидоне находится на чердаке дедильевской бани). Воровать брагу ходили раза четыре с оцинкованным ведром. С каждым разом конспирация соблюдалась все меньше… Брага была очень хороша.

Еще пили другую брагу у деда Ферапонтыча (!) в деревне Лещево. Но она стояла всего пару дней, была еще не готова. Ум понимал это, а сердце отказывалось верить, поэтому, давясь, мы помногу пили мутную, теплую, мерзкую жидкость. Увы, безрезультатно.

Когда кончилась брага и мужики сказали, что алкоголя нет в продаже не только в Кириллове, но и в Вологде, стало ясно, что придется ехать домой.

Июнь 1988 года. Вася Голубев, Оля Флоренская, я. Алкоголь продают с двух до семи – но по талонам. Эта новость – сильный удар для нас: в Ленинграде о талонах еще не слышали. Хорошо, что у нас с собой есть медицинский спирт – довольно много, хотя и не так много, как хотелось бы…

Живем в гостинице. Пьем спирт. Рисуем что-то. Видим как-то раз такую картину: лужа, а из лужи торчат четыре колеса. Оказалось, что это не лужа, а очень глубокая яма, в которой вверх ногами утонул трактор.

По радио передают материалы девятнадцатой партконференции, по телевизору в вестибюле гостиницы идет передача «Прожектор перестройки». Оля сочинила частушку:

Тогда же появились теле– и радиопередачи, из которых следовало, что в отличие от порнографии и извращений здоровый эротизм – явление глубоко положительное. Оля сочинила частушки:

Познакомились с рыжей Мариной, художницей из Москвы, и ее мужем Ренатом. У них хороший автомобиль, но водки, к сожалению, не оказалось. Еще запомнился ответ Марины на вопрос, чем занимается ее муж. Вернее, две версии этого ответа. Мне послышалось: «Мошенничает!», а Васе Голубеву: «Машины чинит». Так до сих пор и не знаем…

Вот уже десять лет хочется снова поехать в деревню Ферапонтово, снять лучший номер в гостинице (там есть один номер люкс, я сам видел!) и погулять пару дней, может быть, даже посмотреть на фрески… Как говорил Набоков, «наверное, это можно было бы сделать». Но в этом году уже не получится. В следующем, похоже, тоже… Наверное, в новом тысячелетии, прости Господи… Как говорил Толстой, «е. б. ж.» [12] Примечание 12 е. б. ж. («если буду жив») – сокращение, постоянно встречающееся в записях Л. Н. Толстого, касающихся планов на будущее. .

Иллюстрации О. Флоренской

Несколько лет назад мы стали обладателями одного странного архива. Он достался нам вместе с захламленным, давно необитаемым загородным домом, приобретенным по случаю у людей, уезжавших за границу. Так что теперь абсолютно некому пролить свет на истинное происхождение большого количества бумаг и предметов неясного назначения, на которые мы наткнулись, переоборудуя дачный чердак под мастерскую.

Основу найденного архива, которому мы дали условное название «ДВИЖЕНИЕ В СТОРОНУ ЙЫЕ», составляют 47 картонных канцелярских папок зеленого и розового цвета, беспорядочно набитых рукописями, фотографиями, хозяйственными заметками, чертежами, письмами, большинство из которых подписано литерами И. П. Б.; множество предметов, несомненно составлявших некогда обширную этнографическую коллекцию, стопки географических карт и остатки научной лаборатории.

Ужасающие условия хранения – сырость, холод, пыль, животные и насекомые – почти до неузнаваемости изменили внешний вид этих некогда занимательных экспонатов. Сильно пострадали рукописи и рисунки, плесенью и человеческим варварством практически полностью уничтожены остатки уникальной библиотеки.

Признаться, поначалу мы едва не выбросили на помойку эту неопрятную груду. Особенно раздражали кишащие молью чучела. Однако природная любознательность заставила пересмотреть доставшиеся нам материалы на предмет использования чего для нужд искусства. Уже на 28-й папке стало ясно, кто скрывается за инициалами И. П. Б., и начала вырисовываться захватывающая, хотя весьма спорная и неточная картина.