Митьки Митьки - Выбранное

Мы передвигались выматывающими короткими перебежками. В одном месте, километров 80, нас подвёз КамАЗ, за рулём которого сидел аккуратный молодой шофёр, работающий здесь по комсомольской путевке. Он ленинградец с определённым и вполне сформировавшимся взглядом на жизнь. Мне он сразу не понравился. Узнав про нашу печальную историю, он даже поиздевался и начал давать всякие правильные советы. Каково же было моё удивление, когда, ссаживая нас в конце своего пути, он отозвал меня в сторону и вручил мне два рубля со словами: «Извини, больше нет, авось пригодятся. Я долго отказывался, но взять было надо: и для него, и для меня. Дальше пришлось ехать автобусом, и эти два рубля пропали.

В автобусе силы оставили меня, я отрубился. Оля с трудом растолкала меня на конечной остановке.

Долго уговаривали шофёров междугородних автобусов взять нас в Ленинград. Хоть на полу. Они твёрдо стояли на таксе: «по червонцу». Меня это очень расстроило, я опять разочаровался в людях. В ближайшем доме нам дали полхлеба. На бензоколонке сели в кузов трёхосного ЗИЛа. И, обдуваемые ветром, понеслись в Пикалёво.

Мы лежали на дне кузова, загородившись холстами, и смотрели на замечательное небо. Если с утра было пасмурно и солнце не пробивалось сквозь пелену, то сейчас по небу неслись огромные белые облака, а между ними сияло голубое небо. Я вспомнил Андрея Болконского, только грузовик сильно трясло. По земле ползли серо-синие тени облаков, всё вокруг вертелось в какой-то дикой карусели, и мысли тоже.

В Пикалёво пил пиво и съел половинку плавленого сырка.

Нам сказали, что в Тихвине есть филиал Кировского завода, откуда всё время на Ленинград ходят машины. Когда добрались, уже вечерело. «Филиал» оказался громадиной. Сунулись к одной проходной — глухо. Нас послали к другой, потом к третьей. Бегали так, бегали, наконец пришли к диспетчерскому пункту. Сели на травку и стали сетовать на горькую нашу судьбу. Оленька расстроилась, я её утешал: «Подожди, приедет голубой КамАЗ и отвезёт нас в Ленинград».

Тут из диспетчерской выходит женщина в чёрной форме с огромным бюстом, перепоясанная ремнями, на поясе наган, а на голове фуражка с зелёной полосой. Всё, думаю, сейчас она нас повяжет или, в лучшем случае, прогонит. Подхожу и описываю наше тяжёлое положение. Она сразу врубилась, запиликала радия, и раздался ее спокойный голос: «Первый, первый, я — седьмой, дежурную машину к пятой проходной». Подъезжает машина с рацией. «Вася,— говорит шофёру эта добрая женщина,— все дела в сторону, отвези ребят к четвёртой проходной». Залезли к Васе в машину и через пять минут были у четвёртой проходной, а до неё оказалось километра три — во какой завод! Потом с Васей сбегали в другую диспетчерскую. Диспетчер связался с главным диспетчером, тот с главным инженером, тот обзвонил все цеха. И — забил нам три машины. Добрые вахтёрши жалели нас и сказали, что не пропустят ни одной машины, пока она нас не возьмёт. Мы уселись у них в каптёрке и стали ждать.

Не прошло и десяти минут, как из-за угла заводского корпуса вывернул и направился к воротам — голубой! — КамАЗ с ленинградским номером. Мы прыгали от восторга. Шофёр согласился нас везти, и, поблагодарив наших спасителей, мы поехали.

Мы вышли из машины на углу Лиговки и Кузнечного. Позвонил знакомому. К телефону долго не подходили, но я упрямо ждал. Наконец трубку сняли.

Добирались на такси. Занял денег. Нас накормили и уложили спать. «Вот наконец и закончились мои путешествия», — думал я.

На следующее утро устроили грандиозное застолье по случаю нашего приезда, пригласили Кузю. Застолье длилось весь день. Так Оля посмотрела Ленинград.

Я колебался: а не поехать ли в Москву?

Часов в одиннадцать вечера меня, изрядно пьяного, засунули в вагон поезда Мурманск — Москва. Я опять оказался в дороге. Часа два простояли в тамбуре — целовались. Входившие в него пассажиры отворачивались и быстро уходили.

Заплатив проводнику, легли спать на третьи полки.

Проснувшись утром, не мог понять, где я, что я, куда еду. Спустившись вниз, обнаружил — радостное дело! — фляжку, полную болгарского вина. Я к ней приложился и стал соображать. Скорее всего, я ехал в Москву. Но уверенности в этом не было: а вдруг мы возвращаемся в Ферапонтове? Первый и последний раз я был в Москве в девять лет. Моя тётушка, доцент кафедры сантехники ЛИСИ, однажды на мой день рождения сделала подарок — взяла с группой вьетнамских студентов в Москву. По причине национальности и специализации этой группы Москва представлялась мне Красной площадью с обилием расположенных вокруг неё в разном отдалении огромных очистных сооружений с аэраторами, отстойниками, фильтрами, насосными станциями, коллекторами…

Спросить окружающих пассажиров о том, куда едем, было неудобно. Они с большим подозрением смотрели на неопрятного субъекта, слезшего с третьей полки и постоянно прикладывающегося к фляжке. С нами ехали и цыгане. Один из них попросил меня угостить его чайком из фляжки. Я, предупредив, что чай «болгарский», налил в стакан. Попробовав, он очень удивился, что это оказалось вино, и пить отказался. Во время этого малозначительного происшествия в окне замаячила Останкинская телебашня, и я убедился, что еду в Москву.

В Москве пробыл с 26-го августа по неизвестно какое сентября. Побывал у Коли Полиского, а также в Пушкинском, Третьяковке (и все не раз), музее Рублева и в Кремле.

Москва пронеслась незаметно, с тайными и с неожиданными, но долго желаемыми свиданиями, с ее дальними концами, с вечной неприкаянностью, желанием поесть и посидеть в тепле. Мне кажется, что большую часть времени я провел в метро. И все же каждый день был праздник.

Один раз на станции метро «Динамо» милиционеры потребовали у меня документы, я уже полез в карман, но там лежала куча поддельных пропусков и студ. билет.

Меня провели в пикет и стали допытываться, кто я и откуда. В моей записной книжке один из них наткнулся на два американских адреса, просмотрел всю книжку — нашел еще. Тогда с моих слов записал все мои координаты. Отпустили только когда дозвонились до Андрея Репрёва, который удостоверил, что я остановился у него.

Вообще же Москва просто кишит милиционерами.

Уезжал без копейки денег. Точнее, их было три (копейки). Очень долго, с многочисленными пересадками. В одном месте меня остановил проезжающий в Москву Черненко.