Станислав Лем - Диалоги

Потом обнаружилось, что теория информации несовершенна в своем постулированном на вырост универсализме применения; что понятие информации, даже асемантической, даже шенноновской чрезвычайно трудно применять адекватно вне системы отношений, установленных человеком в качестве системы соединений. Посвятим несколько слов этому очень важному аспекту. Правда, препятствия в развитии кибернетики не сводятся к информационным проблемам, но они необычайно важны, хотя бы потому, что трудно говорить конкретно об «управлении и связях в системе и в механизме», если не установлены конкретные понятия и параметры измерения информации, при помощи которых упомянутые связи и упомянутое управление можно было бы измерить.

Наибольшие восхищение и радость, как бы сопутствующие открытию современного философского камня, вызвало отождествление передающейся информации с термодинамической энтропией, поскольку таким образом был перекинут, как говорили «отцы», например фон Нейман, мост между логикой и физикой – впервые в истории познания. Информация оказалась «отрицательной энтропией», «негэнтропией», антитезой энтропии как физической величины, измеряющей «энергетическую диссипацию», «степень неупорядоченности» системы, понимаемой вероятностно (поскольку высшая гармония термодинамически всегда соответствует наименее вероятным состояниям физической системы). К сожалению, эта радость очень скоро принесла большое разочарование и озабоченность, поскольку, как оказалось, она была оптимизмом на вырост.

Поначалу считалось, что несовершенство физикалистского определения информации связано только с особенностями его семантики, с тем, что качество информации невозможно соотнести с теорией Шеннона. Не прекращались также попытки разработать и семантическую теорию информации в духе, например, Карнапа и Бар-Гиллеля. Однако оказалось, что даже чисто ортодоксальная, из области передачи, выведенная из термодинамики теория информации страдает определенным несовершенством. Это стало очевидным, когда многочисленные исследователи в разных областях попытались установить хотя бы приблизительное количество информации, заключенной в живом организме, в яйцеклетке, в системе хромосом или же в генетическом наборе биоценозной популяции – или же определить, где содержится больше информации: в зиготе или в организме, который из нее возникает? Один из самых выдающихся лингвистов, логиков и информатиков, Дж. Бар-Гиллель, в конце концов оповестил всех, что вообще не имеет смысла в науке задавать вопросы о форме того, чем является Х (то есть чем является информация), что это в каком-то смысле метафизически сориентированные вопросы, которые ожидают «ультимативного» ответа, делающего нам доступной «сущность» такого определенного «бытия», как информация или гравитация – сущность, которой вечно самокорректирующаяся и эволюционирующая наука прочным и устойчивым образом достичь не в состоянии. Этот его постулат имеет прецеденты, как известно, существуют вопросы, prima facie [37]совершенно обоснованные, то есть правильные с точки зрения логики, которые нельзя ставить в квантовой механике в связи с опасностью получить ответ, внутренне противоречивый и тем самым бессмысленный. Тем не менее радикализм позиции Бар-Гиллеля может вызвать удручающие результаты. Поскольку мы не только теряем шанс выяснить, чем, собственно, является информация, что, может быть, она категориально принадлежит к семейству таких понятий, как энергия и масса, что, может быть, это некое «обособленное бытие», но, кроме того – и быть может, и это самое плохое, – мы утрачиваем понимание области ее применения, поскольку обнаруживается, что не определенная для оперирования информация вообще не является осмысленной мерой ни в биологии, ни в психологии – за исключением лингвистики ее нигде нельзя использовать за пределами узкой, с инженерной точки зрения, области техники связи, то есть в коммуникационных передатчиках, каналах и приемниках. Лингвистика же потому только остается верной служению информатике, поскольку рассматривается с точки зрения комбинаторики и теории вероятности одновременно. (Хотя, собственно, и там полная математизация трудна или даже невозможна, и приходится довольствоваться эвристически определенной апроксимацией, когда, например, есть задача – точно измерить частоту обнаружения букв в этническом языке, эту частоту можно вычислить с достаточной на практике степенью точности, но невозможно вывести теоретически завершенную формулу, потому что, когда доходит до проверки выведенной формулы на материале наблюдения за говорящими, мы снова возвращаемся к исходному пункту – к давнему противоречию между эмпирической вероятностью и математической теорией ожиданий.) Надо сказать, что ограничение деятельности информатиков (если они лингвисты) исследованием этнических языков следует рассматривать как значительный урон с непредвиденными последствиями, и это потому, что якобы такой спасительный для информатики ригоризм, или, говоря иными словами, предусмотрительное самоограничение, отрезает ей все пути к параллельному исследованию того «иного» языка, каким является хромосомный код в биологии. Эмпирически прямо-таки бросающееся в глаза подобие передачи наследственности и языковой артикуляции пробудило большие надежды в области познания; ожидалось, что появится обобщение нового типа, при синтезе которого понятие информации будет играть ведущую роль, поскольку как производное одновременно из области логики и термодинамики даст возможность рассматривать в идентичном ракурсе, с помощью идентичного терминологического аппарата как естественных (этнических) языков, приспособленных для того, чтобы договариваться между собой (для межличностной коммуникации), так и проверочных языков, то есть являющихся самореализующимися гипотезами, каковые представляют собой хромосомные артикуляции живых систем. И в то время как все, казалось бы, указывало эмпирикам-натурфилософам на общую в корне природу языков этих двух порядков – системы теоретических понятий, которые должны были эти факты, обнаруженные с таким триумфом, упорядочить и открыть простор для дальнейших исследований, именно в этот момент обнаружили свою беспомощность.

Миной замедленного действия, расторопно установленной на этом участке исследования, было понятие сложности. И ведь создали целую теорию систем, однако по-прежнему пытаются конструировать только для того, чтобы в конце концов конкретизировать туманное и не поддающееся определениям, особенно математическим, независимое, «не желающее» подчиниться четкому обобщению понятие. Предостаточно также было попыток наведения мостов между понятиями физической информации сложности таким образом, чтобы измерения информации автоматически свидетельствовали об уровне сложности исследуемого объекта. Попыток было много, о чем свидетельствует возникновение терминов, определяющих информацию, – структурная, метрическая, топологическая, алгоритмическая, даже вневероятностная, комбинаторная и т.п. К сожалению, результаты принесли больше разочарования, чем успехов. Поясним коротко, доступно, а следовательно, не по нашей вине приблизительно, в чем состоит обреченность и ненадежность понятия информации по отношению к понятию сложности.