Станислав Лем - Диалоги

Идей, на которых основывались планы создания искусственного мозга, выдвигалось в пятидесятые годы колоссальное количество – но никто как-то не пытался даже соорудить, основываясь на этих идеях, хоть бы простенькую действующую модель. Странной была эта утопия кибернетиков! Завороженные первым шагом, какой они совершили по пути имитации умственного процесса, они поверили в повторяемые операции как в тактику бездумности, способную функционально заменить мышление. Они говорили об этом несколько иначе, но именно к этой цели стремились – напрасно. Значит ли это, что они попросту ошибались? И да, и нет. Еще фон Нейман, сравнивая мозг и цифровую машину, сосредоточивался на разнице размера и качества функций составляющих элементов – в эпоху катодных ламп расхождения были в миллионы раз, но сегодня, когда существует мономолекулярная память, транзисторы, нейристоры, микроминиатюрные системы, интегральные схемы, блок-схемы, – они растворились в перспективе технологического прогресса – и несмотря на это, мы нисколько не приблизились к возможности сконструировать «заменитель мозга». Различия в измерениях и функциональные возможности переработки информации отдельными частями исходного образца оказались малосущественными!

Эволюция – ленивый на первый взгляд конструктор. Будучи строителем, она выжимает из своих материалов все возможности, упорно придерживаясь раз сконструированной модели, только повторяя ее во всевозможных вариантах. На радикальное изменение модели она решается один раз в сто миллионов лет или еще реже. Хочу заметить: если бы системы, значительно более простые, чем человеческий мозг, могли бы справиться с заданиями, какие обнаруживает человек в своей экологической нише, то его нервная система как раз и стала бы именно такой, значительно более простой системой. Потому что прославленная, разрекламированная, повсеместно признанная «безмерность» мозга есть фикция. Безмерен мозг в том отношении, что хотя он и утрачивает каждый день около ста тысяч нейронов, гибнущих безвозвратно, он продолжает функционировать и в глубокой старости, когда индивид располагает 60—70 процентами изначальной нейронной мощности. Он безмерен в возможности самокомпенсации, поскольку справляется с потерями своей субстанции. Однако он вовсе не безмерен относительно резервов, никогда не использованных в какой-нибудь деятельности, относительно наличия как бы спящих областей, разработка которых резко и блестящим образом повысила бы уровень индивидуального интеллекта. Ибо мозг создан согласно тому же праксеологическому правилу, которое лежит в основе всей биоэволюционной деятельности, его же безмерность есть наше заблуждение как исследователей. Заблуждение это проистекает из того, что у нас в голове не умещается, как это орган, сформированный под воздействием таких критериев естественного отбора, которые относились к области первобытного антропогенеза, в эолите, и таким образом адекватный с точки зрения заданиям «пещерного» уровня трудностей, мог, не обладая латентной в пещерную эпоху избыточностью, справляться в дальнейшем с задачами всего исторического развития: от построения пирамид и эпициклов – вплоть до создания теории относительности и компьютеров. Однако речь идет именно о заблуждении, вызванном нашим невежеством, поскольку точно так же маловероятным, точно так же неправдоподобным представляется нам, что механизм, ответственный за размножение микробов, амеб и трилобитов мог бы в принципе таким же образом создавать – миллиарды лет спустя – и гигантозавров, китов и палеопитеков, самого человека, в конце концов, но именно так оно и было, раз генный код возник однажды и по единому образцу и в своей лексикографии, синтаксисе, грамматике он один и тот же для всего, что только жило и живет на Земле. Таким образом, мозг, возникший для преодоления совокупности «пещерных» трудностей, отлично справился с решением задач тензорной алгебры и теории групп. Он совсем не изменился; изменились только каноны его индивидуального программирования, возникшие в результате аккумуляции, причем культурной, а не наследственной. И тогда, если алгоритмизация процесса познания в принципе возможна, если можно автоматизировать процессы умственной деятельности, то подобные алгоритмы не смогут составить гипотетические устройства, создание которых по сложности задачи соотносимо с созданием мозга. Такие алгоритмы, если только они вообще возможны, могут составить устройства, значительно более сложные, чем мозг, и именно потому не реализованные в прогрессивном движении эволюции – поскольку она всегда выбирает и решает задачи более простые. По-видимому, или такие устройства невозможно сконструировать вообще, или затраты на их конструирование, измеряемые временем и примененной в это время частотой креативной комбинаторики, должны превышать те средства, которые эволюционный процесс инвестировал в нас. Есть еще одна, третья возможность – вот когда бы структурно-функциональное целое, унаследованное нашим мозгом от видов из группы человекообразных оказалось бы в сильнейшем конструктивном противоречии со схемой механизма алгоритмизированного гнозиса, то и тогда эволюция не смогла бы создать такой механизм, поскольку эволюция производит изменения не резкими скачками, но нарастанием медленных изменений, ползком. Для порядка только упоминая о такой возможности, следует, однако же, признать, что она маловероятна, поскольку интеллект в земной среде является ценностью, почти полностью подчиненной выживанию, и поэтому каждый вид, который бы ею обладал, был бы предпочтительнее в селекции: и несмотря на это, никто вне ареала человекообразных не создал развитого интеллекта, то есть, иными словами, на эту территорию нет выходов в форме короткого замыкания или пролома в стене; и это следует для получения окончательного диагноза перемножить на количество всех наделенных нервной системой видов животных, какие только возникали на нашей планете в течение последних нескольких сотен миллионов лет. Таким образом, создается впечатление, что царского пути к интеллекту, понимаемого в данном случае как автоматизированное упрощение его завоевания способом применения повторяемых операций вроде алгоритма, вообще не существует.

А ведь именно люди, которые конструировали по крайней мере оригинальные и логически выверенные схемы типа логических сетей, должны были бы проложить этот путь – и фиаско их начинаний также косвенно доказывает справедливость альтернативного тезиса.

Конечно, хорошо предсказывать post eventum [40] , и к тому же этот вопрос не представлялся так ясно полтора десятка лет тому назад. Особенно в то время не было понятным, почему человеческий мозг отличается таким ничтожным, даже иногда (ложно) принимаемым за нулевой, исходным, то есть младенческим, состоянием предпрограммированности. Тогда не понимали, почему индивидуум вынужден с нуля учиться практически всему, то есть не только речи, но даже и мышечно-чувственно-двигательной координации, поскольку тогда считалось, что наследственное предпрограммирование было бы (то есть должно быть) значительно более экономичной процедурой, чем адаптация к условиям существования. Сейчас мы допускаем, что мозг именно потому так блекло запрограммирован наследственностью, что преждевременная детерминация в этой области серьезно снижает шансы приспособиться, а следовательно, и сохраниться, а это происходит по той причине, что искусство созидания мозгов – только частичка проблемы, обозначенной как «завоевание интеллекта», а другой отдельной огромной составляющей здесь является искусство правильного программирования. То есть наши мозги как бы из соображений очень серьезной стратегии исходно «недопрограммированы», и их гигантская пластичность, этот их перспективный потенциал, который во всех до сих пор известных из истории цивилизациях уступал перспективным значениям, или фактической реализации, отражает общее положение вещей, согласно которому преждевременная автоматизация операций из области познания всегда приносит больше вреда, чем пользы. Создается впечатление, что мир – это такое особое место, где компоновка замкнутого, и в то же время универсально пригодного в сфере познания объема директив принципиально невозможна – и это после преодоления трудностей более высокого уровня, чем те, какие пришлось преодолеть в процессе реализации мозга hominis sapientis [41]. Подобные рассуждения помогают пока еще только в пределах некоего контекста понять крах чересчур оптимистичных прогнозов, которые по сути стремились, хотя и опосредованно, инкриминировать эволюции, что то, что можно сделать относительно просто и легко, она производила путаным и многотрудным образом, создавая наши мозги. Поскольку очевидно, что если бы универсальный алгоритм программ гнозиса, рефлексии, познавания – в качестве игр с противником, Природой, – можно было бы создать малыми затратами, то тем самым безмерность неприспособленности человеческого мозга оказалась бы доказанной. Тем временем мозг оказался устройством не только значительно более сложным, чем это себе представляли различные специалисты – конечно, я высказываю банальные вещи, – но и, что уже не является аналогичной банальностью, устройством в какой-то степени (или вовсе) не безмерным с точки зрения своей функциональности.