Станислав Лем - Диалоги

Конечно, эту проблему мы не можем сегодня решить даже приблизительно – решение это относится к очень неблизкому будущему, но о ней не стоит забывать, поскольку она является свидетельством расхождения предварительных ожиданий человека и их реализации, что, пожалуй, постоянно происходит в нашей истории. Видение бесконечного ряда «информационных зеркал» как пирамиды контроля, подвешенной над цивилизацией будущего – воистину странно, как и сам процесс «отражения», моделирования происходящего на Земле с целью оптимального за ним наблюдения – кажется, что это видение является иронической реализацией стародавних представлений-мифов о высших силах, которым все видно в человеческой жизни – и все подвластно. Если эта бесконечность пирамиды надзора карикатурно представляет функцию Бога, архангелов, престолы, господства и прочую иерархию небесной информатики, то делает это неумышленно: впрочем, такой regressus ad infinitum не поддается воссозданию, а потому информационной машины, которая бы воссоздавала бесконечное контролирующее всеприсутствие Божества, скорее всего никогда не будет.

Сказанное выше наводит на следующие размышления – в различных аспектах:

1) В связи с исключительной новизной рассматриваемого явления характерно разделение исследовательской среды на противоположные лагери. Общее для них – это лозунг «Все или ничего»; сторонники кибернетики ожидали от нее «всего», в то время как критики считали ее сугубо малоценной в познавательном отношении. Значительно реже встречается промежуточная точка зрения; в пользу такой точки зрения я приводил аргументы в 1966 г. в «Сумме технологии», в разделе «Сомнения и антиномии» раздела «Интеллектроника». Поведение критиков, таких как M. Таубе, – ликвидаторское; неисправимые же оптимисты склонны к – в такой же по крайней мере степени вредному – откладыванию сроков, когда «все» будет сказано, или же к форменной фальсификации данных. Типичной в этом смысле может быть книга, изданная в 1968 г. издательством «Галлимар» в серии «Идеи», вышедшая из-под пера Ж.М. Фонты и Ж.С. Кинью, «Упорядочивающие факторы: мифы и реальность» (Les ordinateurs – mythes et realites), в которой полностью уничтожаются различия в степени трудностей при составлении разных частей кибернетической программы и прямо сообщается, что якобы в СССР переведен с английского на русский «некий» роман Диккенса при помощи машины, да так хорошо, что перевод выдержал проверку сопоставлением с литературным переводом, сделанным человеком (что попросту ложь – советские источники ни о чем таком не сообщают). Нашлись логики-профессионалы, поверившие в безграничные возможности кибернетики, если Вонг запрограммировал цифровую машину так, что она за 8,5 минут доказала большую часть теорем из фундаменального труда Б. Расселa и А. Уайтхедa « Principia Mathematica » – а эта работа потребовала от указанных специалистов нескольких лет. В то же время до сих пор нет программы, которая позволила бы вести с машиной ни к чему не обязывающую свободную беседу в «дружеском» тоне. Однако подобная несоизмеримость представляется в ином свете, если вспомнить, что человеческая рука действительно не в состоянии поднять тяжесть, пустяковую для подъемного крана, зато она может выполнить тысячи операций, на которые никакой подъемный кран не способен. Наш мозг с трудом выполняет операции чисто дедуктивные, потому что по-другому – универсально – сконструирован. Об интеллектуальных возможностях в лингвистической области (вербальной) свидетельствует количество участков, где расположены селекторы, формирующие высказывание, их количество в исключительных случаях – например, «трудного» литературного текста – просто бесчисленное. В принципе, машины могли бы уже сейчас переводить небольшие научные тексты достаточно четко – при условии, что их авторы, обстоятельно ознакомившись с особенностями компьютерных программ перевода, согласно этим особенностям и писали бы свои статьи. Однако никто таких дополнительных условий ученым не ставит, потому что жизненный опыт подсказывает, что легче просто выучить иностранный язык в необходимом объеме, чем пытаться высказываться в соответствии с переводческими способностями машины.

2) Оппоненты (например, братья Дрейфусы) утверждают, что машина могла бы сравниться с человеком, если бы сама была живым человекоподобным организмом, то есть попросту человеком, «сотворенным в реторте». Защитники же ссылаются на то, что созданию интеллектуально развитых машин препятствуют обстоятельства, не связанные с кибернетикой, – например, баснословная стоимость, отсутствие рыночного спроса на такие устройства или же чисто технические сиюминутные трудности. Более информированные знают, что все эти аргументы противоречат истине. Трудности имеют природу принципиальную и теоретическую; что же касается спроса, то существуют могущественные круги, заинтересованные в создании переданных военным «усилителей интеллекта», то есть барьер, сдерживающий развитие кибернетики, – не экономического характера. Упорство энтузиастов позволило создать программы игры в шахматы, обыгрывающие каждого, даже выше среднего уровня шахматиста, кроме мастеров мирового уровня, но этот успех является результатом совершенствования технических параметров обработки информации, а не преодоления барьеров научного поиска и выхода на более высокий уровень интеллектуальных возможностей компьютера. Как апологеты, так и противники кибернетики переиначивают положение дел. В принципе, фигурой умолчания оптимистов была возможность обойти все те действия, которые реализовывала, создавая нас, природная эволюция. Они рассчитывали на то, что развитие эволюции эквифинально алгоритмическим и эвристическим операциям, которые можно быстро механизировать. Однако, как свидетельствует об этом, к примеру, книга «Artificial Intelligence through Simulated Evolution» [45](изданная в 1966 г., авторы: L.J. Fogel, A.J. Owens и V.J. Walsh) – выводы которой удивительно совпадают с моими из «Суммы технологии» (первое издание 1964 г.), – немало специалистов понимает необходимость выхода на более широкие позиции: исследование моделей биоэволюции как «экзаменатора» функционирования также и в интеллектуальном аспекте. Таким образом, согласно этим авторам, моделирование эволюционных процессов является необходимой предпосылкой автоматизации интеллекта.

3) Выскажемся, наконец, прямо: во всей рассматриваемой нами области абсолютно не обязательна дихотомия, на основании которой нужно или исповедовать веру в машины, равные человеку, – или не быть таким верующим и тем самым признавать неколебимое превосходство человека над его созданиями в умственной сфере. Совершенствование благодаря технологическому прогрессу параметров машин не приведет само собой создателей компьютеров к пределу, после которого возможно будет конструировать умные машины, но и синтетически сконструированный человек, взятый сам по себе, не будет равен природному homo sapiens . Задание оказалось на несколько уровней сложности более трудным, чем это казалось двадцать лет назад – однако его нерешаемости никто не доказал. Современные машины легко справляются с операциями трудными или вообще непреодолимыми для человека, в то время как человек справляется с заданиями, недоступными машине. Таким образом, до сих пор пути эволюции автоматизированного и природного интеллекта определенно расходятся. Призыв прагматиков – что следует в связи с этим ограничиться использованием машин там и только там, где они эффективны – практически разумный для современных разработок, – может быть, однако, и вредным, если фигурой умолчания, подразумеваемой в этом призыве, будет отказ от широкомасштабных исследований, венцом которых станет автоматизация самих творческих способностей человека. Потому что препятствием на этом пути – в виде абсолютного запрета – является лишь наше незнание (или нежелание знать). Эта задача непомерна и не по силам одному поколению – конечно; отсюда происходит психологически объяснимая поспешность, а затем – разочарования в результате неоправданных, слишком оптимистичных притязаний. Однако это задача, не потерявшая своей актуальности, – и поэтому рано или поздно она будет решена.