Виктор Нюхтилин - Мелхиседек. Книга 2. Человек

Еще в 19 веке действовало международное, так называемое, "право войны". Захватил земли - они твои. Хватило силы отнять территорию - будет твоя до тех пор, пока кто-то другой не оттяпает её назад все по тому же праву войны. Удобно было. Набрался силенок, двинул на соседа, оттеснил его, переименовал улицы и города на свой лад, насадил свою администрацию - и теперь моя земля. В международном праве такие акты засчитывались, и перемена суверенитета земель всегда признавалась. Страдали от этого, конечно же, малые народы, которые не смогли создать своего государства и пытались остаться вне зоны споров больших народов. При этом, например, когда побеждали турки, то кавказские народы переходили в подданство Турции, а когда побеждали русские, то эти народы становились подданными России. Ни Турция, ни Россия даже и не задумывались о том, насколько насущно горцам вообще быть чьими-либо подданными. Когда турки пришли на эту землю, они считали ногайцев и кавказцев своим турецким населением, а когда Россия вытеснила Турцию на другой берег Черного Моря, то стала это же население считать российским. Сами кавказцы во все горло кричали и тем и другим, что не хотят ни того, ни другого гражданства, а хотят жить вообще без всякого государства, как чужого, так и своего, но по праву войны их никто не слушал.

Попробуйте сейчас не услышать какой-нибудь народ! Целая Югославия распалась на какие-то непонятные государства только потому, что каждый народ этого бывшего союза вдруг заголосил на все мировое сообщество - не хотим быть югославскими гражданами, а хотим быть словенцами, хорватами, македонцами, босняками, черногорцами, косоварами, герцеговянами и т.д. И вся Европа поддержала! Право наций на самоопределение! Неизвестно, чего более от этого права ждет Европу - беды или просто потно-кровавой неразберихи, но залог этой содеянной в мировом праве ошибки, все-таки, нравственный. Вдруг, опять же стало как-то не совсем прилично говорить малым народам - послушайте, при чем тут вы, когда такие дела вокруг творятся, и не дай Бог новую войну допустить при ядерном-то оружии в загашнике! Нельзя им теперь такое говорить! Хоть и самоубийственно для мира, а нравственность диктует - уважай! Он хоть и малый, но такой же, как и ты. И совершенно невероятно, например, чтобы лет сто назад, какое-либо государство доплачивало в месяц по 5000 долларов каждому представителю исчезающей национальности только за то, чтобы тот не забывал своего родного языка, жил по укладу предков или сохранял их устную и рукодельную культуру, как это происходит с саамами в Норвегии. Что у норвежцев деньги лишние? Или у Норвегии сразу же возникнут неприятности, когда последний саам ассимилирует в норвежца? Или гены кричат каждому норвежцу - "Без саамов домой не возвращайся!"? Нет - Добро проникло в национальный вопрос и поставило задачу сохранения каждого народа в его первозданном виде. А раньше таким же добром считалось, например, отуречить черкесов, эмигрировавших в Турцию по договору с Россией, онемечить лужичан, завоеванных Пруссией, обиранить армян-беженцев, окитаить непальцев, обританить индийцев, обангличанить ирландцев, онорвежить исландцев, и, совсем еще недавно, оболгарить турков. Непосредственной целью войны, вслед за экономической, раньше была именно ассимиляционная для тех народов, которые вместе с завоеванными землями попадут под власть завоевателя. А теперь и "права войны" нет (если территорию завоюешь, то тебя заставят ее вернуть, как, например, это было у Ирака с Кувейтом) и насильственную ассимиляцию в виде запрещения национальных фамилий, языка и культуры, также никто уже не позволит совместными усилиями мирового сообщества. Так что, цели нравственности делают цели войны все более расплывчатыми. Нравственность постепенно изменяет даже войну.

Война - тема беспредельная, и надо от нее уходить. Например, в защиту животных, которая сегодня также все больше и больше получает побед в судах. Это откуда? Чем дальше время цивилизации, тем дальше человек от животного! Это раньше от здоровья коровы могла зависеть жизнь целой крестьянской семьи, а от наличия лошади - все ли выживут этой зимой на запасах посеянного хлеба? А сейчас-то - что до животных? Они где-то, а мы где-то. Однако только сейчас появилась эта мысль - к животным надо относиться с таким же неукоснительным добром, как и к людям. Опять Добра в мире стало больше.

Проникая в историю просто навскид, абсолютно без плана, мы постоянно встречаемся с примерами, которые просто поражают нас той дистанцией пути, которую прошла нравственность в своем содержании. Например, законы Ликурга в Спарте, которые по его же настоянию не записывались на бумаге, ибо предполагалось, что законы могут действовать только тогда, когда они вписаны в сердце граждан, так вот эти законы просуществовали неизменными двести лет! А как только спартанцы начали эти законы модернизировать, Спарта пала. Но дело не в этой мистике, а в том, что целых двести лет по этим совершенно справедливым законам, которые были вписаны в сердце каждого, и даже не имели дубликата на бумаге, больные дети сбрасывались со скалы при рождении, а юноша-спартанец, чтобы доказать, что он уже самостоятельный мужчина, должен был убить илота, то есть грека-неспартанца, одним лишь ножом. Двести лет не было никакого понятия в этих сердцах, что убивать живых детей и живых пастухов - мерзость. Представить себе, что такой закон может быть вписан в сердца какого-либо народа сегодня - невозможно. А если это и произойдет, то этому народу двести лет не протянуть - он будет осужден и, либо вернется к человечности, либо будет рассеян, чтобы не распространять заразу. Возросшие принципы Добра делают такую "справедливость" сегодня невозможной.

Еще в 19 веке рабочие и ремесленники жили на 20-30 лет меньше, чем чиновники, капиталисты, духовенство и оптовые торговцы. Это официальная европейская статистика. На 20-30 лет! Почти на целую жизнь меньше! Все было так ужасно, потому что не существовало никаких норм трудозатрат и рабочего времени, из-за чего рабочие работали по 16 часов в сутки при одном выходном дне в неделю. При таком режиме жизни они редко переживали сорокалетний рубеж. И так бы все и продолжалось, если бы сверху, через возмущенное общественное мнение не пришли реформы, которые потребовали снижения трудозатрат и ввели понятие о досуге, как о необходимом для человека времени для личной жизни помимо все забирающего труда на пропитание. Бессильные что-либо противопоставить силам государства, рабочие сами никогда не подняли бы головы, ибо даже физические силы их были подорваны из поколения в поколение на непосильном труде, а дух был задавлен монотонностью тягловой жизни и тяжелым пьянством. Нравственный порыв общества, которое больше не могло мириться с этим индустриальным рабством, их освободил и спас. Причем дело было непростым - промышленники сопротивлялись, ибо введение 8-часового рабочего дня вместо 16-часового грозило им потерями прибыли. Но они на это пошли - не могли бы больше в глаза смотреть другим членам общества в противном случае. Каково? Однако не деньги только уже все решали! Вот был кровосос кровососом, а теперь признает, что человек должен иметь досуг, отдых и обеспеченную старость! Что за перемены? И разве они были для него экономически выгодны? Или гены поднапряглись? Да нет - принципы Добра усилились и сделали далее невозможным то, что ранее было единственно применяемым. А ведь не только промышленники ворчали! Экономисты просчитывали риск регресса от этих реформ - не покатится ли вообще вся цивилизация к чертовой матери безостановочно назад при таком резком сокращении рабочего времени? Подсчитали - не покатится. Отдохнувший и полный творческого задора, основанного на чувстве своего человеческого достоинства, рабочий, как предполагалось (что и подтвердилось) сделает больше за восемь часов, чем изможденный до скотского состояния доходяга делает за шестнадцать. А ведь могли и плюнуть на рабочих! Не родственники же! Но не плюнули - времена стали не те. Добро уже стало требовательнее.