Жак Бержье - Утро магов

Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как он умер. Мне вотвот исполнится сорок. Пойми я его, когда он был жив, я бы направил ум и сердце в гораздо лучшую сторону. Я бы не переставал искать. Теперь, после долгих блужданий, я иду по его пути, — после блужданий, нередко опустошавших меня, и после опасных заблуждений. Я мог бы гораздо раньше примирить вкус к внутренней жизни с любовью к меняющемуся миру. Я мог бы гораздо раньше, — когда силы мои еще были свежи, — более действенно перебросить мост между мистикой и современным духом. Я мог бы чувствовать себя религиозным и. одновременно, солидарным с великим порывом истории. Я мог бы гораздо раньше обладать верой, любовью к людям и надеждой.

Эта книга подводит итог пяти лет исследований во всех областях знания, на границе науки и преданий. Я устремился в это предприятие, которое явно превосходило мои силы, потому что не мог больше противиться теперешнему и грядущему миру — моему миру. Но всякая крайность озаряет. Я мог бы куда быстрее найти путь общения со своей эпохой. Хотя, подходя к завершению своего начинания, я надеюсь, что не совсем запоздал. С людьми случается не то, чего они заслуживают, а то, что им соответствует. Как завещал Рембо, которым я увлекался в юношеские годы, я долго искал «истину в душе и теле». Мне это не удалось, в погоне за Истиной я потерял контакт с маленькими правдами, которые могли сделать меня если не сверхчеловеком моих тогдашних желаний, но хотя бы лучшим и более цельным, чем я стал. Тем не менее, я узнают о глубинном поведении ума, о различных возможных состояниях сознания, памяти и интуиции — драгоценные вещи, о которых я не мог бы узнать иным путем и которые должны были позднее позволить мне понять красоту — а по существу, революционность — современного духа: вопрос о природе сознания и настойчивая необходимость трансмутации интеллекта.

Когда я выполз из своей йоговской пещеры, чтобы окинуть взглядом этот современный мир, который я знал, не зная, — я с размаху наткнулся на чудесное. Мое реакционное обучение, часто полное гордыни и ненависти, было полезно вот чем: оно помешало мне подключиться к этому миру с другой стороны — строго рационального XIX века, демагогического прогрессизма. Оно помешало мне также принять этот мир как нечто естественное еще и потому, что это был мой мир, помешало принять его дремлющим сознанием, как это делает большая часть людей. Новыми глазами, освеженными долгим пребыванием вне моего времени, я увидел этот мир настолько бедным действительной фантастикой, насколько мир преданий был для меня фантастикой предполагаемой. Более того: то, что я узнал о Несшем веке, углубив, изменило мое сознание древнего духа. Я увидел древность новыми глазами, но взгляд мой оказался достаточно свежим и для того, чтобы увидеть также и новое.

Я встретил Жака Бержье (сейчас расскажу, как) в ту пору, когда закончил писать свою работу о кружке интеллигентов, собравшихся вокруг Гурджиева. Эта встреча, которую я считаю отнюдь не случайной, старта решающей. Два года я посвятил описанию эзотерической школы и своего собственного приключения. Вот то, что я считал нужным сказать, прощаясь с моими читателями. Надеюсь, мне простят, что я цитирую самого себя, зная, что я совершенно не забочусь о привлечении внимания к своим писаниям: меня волнует совсем другое. Я придумал басню об обезьяне и тыквенной бутылке. Чтобы поймать обезьяну живьем, туземцы привязывают к кокосовой пальме тыквенную бутылку с бананом. Обезьяна прибегает, просовывает кисть внутрь, хватает банан и зажимает его в кулаке. Но тогда она не может вытянуть руку — то, что она схватила и из жадности не может бросить, держит ее в плену. Будучи «воспитанником» школы Гурджиева, я написал: «Нужно ощупать, исследовать плодызападни, а потом гибко отпустить. Удовлетворив известное любопытство, нужно гибко перенести внимание на мир, в котором мы находимся, вернуть себе свободу и ясность, вновь пуститься в путь по земле людей, земле, которой мы принадлежим. Важно видеть, в какой мере существо движения мысли, называемое преданием, находит движение современной мысли. Физика, биология, математика в их крайней точке смыкаются сегодня с некоторыми данными эзотеризма, приближаются к некоторому видению Космоса, отношениям энергии и материи, уже содержащимся в видениях предков. Современные науки, если подойти к ним без ученого конформизма, ведут диалог с древними магами, алхимиками, чудотворцами. Революция происходит у нас на глазах, и она состоит в неожиданном союзе разума, находящегося на вершине своих завоеваний, с духовной интуицией. Для действительно внимательных наблюдений проблемы, которые ставятся перед современным разумом, — это больше не проблемы Прогресса. Уже несколько лет, как понятие прогресса умерло. Это проблемы изменения состояния, проблемы превращения. В этом смысле люди, склонившиеся над реальностью внутреннего эксперимента, движутся к будущему и крепко пожимают руку передовым ученым, готовящим наступление мира, не имеющего ничего общего с миром тяжелого перехода. в котором мы проживем еще несколько часов».

Вот как раз это высказывание и будет развито в нашей книге. Я говорил себе, что, прежде чем взяться за нее, нужно проникнуть разумом очень далеко назад и очень далеко вперед — это необходимо, чтобы понять настоящее. Я заметил, что людей просто «современных», которых я еще недавно не любил, имея на то причины, — я осуждал напрасно. В действительности же они заслуживают осуждения лишь потому, что их ум охватывает слишком маленький отрезок времени. Едва они появляются, как уже становятся анахронизмом. Чтобы жить в настоящем, нужно быть современником будущего. С тех пор, как я принялся вопрошать настоящее, я получа. ю ответы, полные странностей.

Джеймс Блиш, американский писатель, сказал по поводу Эйнштейна, что он «проглотил Ньютона живьем». Восхитительная формулировка! Если наша мысль поднимается к более высокому видению жизни, она должна проглатывать живьем истины низшего плана. Такова уверенность, приобретенная мной в период исследований. Это может показаться банальным; но когда имеешь дело с мыслями, претендуешь на место на вершине. Мудрость Генона или система Гурджиева, которые не знали или презирали большую часть социальных и научных реальностей, — этот новый способ суждения меняет направление и вкус ума, Платон говорил: «Высокие вещи должны вмещать и низкие, хотя и в другом состоянии». Теперь я убежден, что вся высшая философия, в которой не продолжают жить реальности того плана, который она считает превзойденным, — такая философия не более чем обман.

Вот почему я отправился в довольно долгое путешествие в сторону физики, антропологии, математики и биологии, прежде чем вновь предпринять попытку составить представление о человеке, его природе, его возможностях, его судьбе. Еще недавно я старался узнать и понять всего человека, презирая науку. Я сомневался в том, что дух способен достичь самых высоких вершин. Но что я знал об его вторжении в научную область? Разве он не показал мне такие свои возможности, веря в которые, я склонялся перед ним? Я говорил себе: нужно преодолеть видимое противоречие между материализмом и спиритуализмом. Но разве развитие науки не ведет к такому представлению? И разве в этом случае не является моим долгом узнать об этом? В конце концов, разве для Запада XX века не было бы разумным начинанием взять посох пилигрима и отправиться босиком в Индию? Разве вокруг меня не было известного числа людей и книг, чтобы осведомиться на этот счет? Разве я не должен был прежде всего просмотреть до глубины свою собственную территорию? Если научная мысль в своей крайней точке приходит к пересмотру первичного представления о человеке, — я должен об этом знать. Но кроме того была и другая необходимость. Всякое представление, которое я мог себе составить о судьбе разума, о смысле человеческого бытия, могло иметь ценность только в той мере, в какой оно не противоречило движению современного знания.