Василий Ключевский - О нравственности и русской культуре

В наброске «План истории интеллигенции» Ключевский дал свою классификацию интеллигенции. Она жестка и даже можно сказать обличительна:«1. Люди с лоскутным миросозерцанием, сшитым из обрезков газетных и журнальных. 2. Сектанты с затверженными заповедями, но без образа мыслей и даже без способности к мышлению: марксисты, толстовцы etc. 3. Щепки, плывущие по течению, оппортунисты либеральные или консервативные, и без верований, и без мыслей, с одними словами и аппетитами».

Говорил Ключевский и о происхождении понятия и термина «интеллигенция», введенного «торопливым писателем» (имеется в виду П. Д. Боборыкин, который ввел в обиход это слово в 1870-х годах). Новое слово Ключевскому не нравилось, так как «некрасиво оно потому, что неточно, значит не то, что хочет обозначать». Оно, несмотря на свое классическое происхождение, имеет характер газетного лексикона, который «весь состоит из слов кратких и неточных», это «не столько слова, сколько условные знаки». Возник термин, по мнению Ключевского, из-за подсознательной потребности «перезвуковать образованного русского человека в интеллигентного». Между тем «культурный феномен, обозначаемый этим новым термином, довольно давно живет в нашем обществе», а «люди разумные и понимающие были и тогда, когда еще не было людей, умевших читать и писать». Ключевский набрасывает историю образованных русских – разумных и понимающих людей, – выделяя в этой истории внутренние этапы со свойственными им типами русского интеллигента и с их противоречивыми «недоразумениями».

Достаточно широко известно о помощи Ключевского Ф. И. Шаляпину в создании образов Бориса Годунова и Досефея. Ключевский произвел на Шаляпина глубочайшее впечатление не только познаниями, но и способностью преображаться в людей прошлого. Великий артист даже сожалел, что Василий Осипович не поет и не может сыграть с ним князя Василия Шуйского. Ключевский пробудил у Шаляпина интерес к русской истории, давал книги из своей библиотеки, дарил ему свои труды. «Поправлял» Ключевский и его готовую роль Грозного в «Псковитянке», даже немного прорежиссировал спектакль. Об этом историк рассказывал в беседе с Василенко: «Помилуйте, – говорил я Шаляпину, – Грозный пришел в дом князя Токмакова, устал… Тут уж нет грозного царя! Он устал, шутит… Покажите его таким, а режиссеры закатали его в глубь сцены. В опере и так не все ясно слышно, а тут уж совсем все пропало. Велел я поставить стол у самой рампы, да оркестр сделать потише, – продолжал свой рассказ Ключевский. – Тогда вышло. Вот я никак не ожидал, а режиссером сделался». [24]

О режиссерских способностях Ключевского свидетельствует и его записка для Малого театра по поводу пьесы А. Н. Островского «Воевода». Эта рукопись показывает, как тонко и глубоко понимал Ключевский специфику сцены. Он прежде всего хотел знать, что театру от него нужно: выяснить ли эпоху, или показать, «насколько верно драма воспроизвела эту эпоху, чтобы, не изменяя текста драмы, артист мог доступными ему средствами, приемами игры, исправить недостатки драматурга». Употребляя терминологию К. С. Станиславского, Ключевский так формулировал режиссерскую «сверхзадачу»: «Чего вы хотите: исторически точно воспроизвести старину или фальсифицированной стариной обличить и пристыдить современников?! «Островский, – замечал Ключевский, – не хотел ни того, ни другого; он подрумянивал нашу старину шекспировскими румянами, чтобы драма понравилась зрителю – и только». Поэтому Ключевский рекомендовал играть на полтона ниже, подчеркивать отрицательные и комические моменты драмы. Исполнителям ролей Самозванца и Василия Шуйского он давал конкретные советы, на чем им следует строить роль. При этом Ключевский не «давил» своим авторитетом, а, наоборот, скромно добавлял: «Я выскажу свои мысли вслух, не думая о том, какое вы сделаете из них употребление, и нисколько не огорчусь, если не сделаете никакого».

В архиве Ключевского сохранился набросок о Максиме Горьком, который по цензурным соображениям долгие годы не публиковался.

Горького с Ключевским, по всей вероятности, познакомил Шаляпин. Ключевский произвел на писателя сильное впечатление. Горький не раз писал об историке в письмах, рекомендовал его труды для самообразования: «Эти книги скажут Вам, кто Вы исторически, чем Вы были в прошлом в Ваших предках, может быть, укажут и на то, чем Вы должны быть теперь». [25]В романе «Жизнь Клима Самгина» персонажи говорят о Ключевском, обсуждают его книги, главный герой упоминает о «безжалостном ученом» и «хитреньких и мудрых искорках глаз Василия Ключевского». Зная о встречах Горького с Ключевским, редактор журнала «Голос минувшего» С. П. Мельгунов после смерти историка просил Горького написать о нем. В ответном письме Горький упомянул о том, что он «пользовался его лестным вниманием». [26]Однако истинного отношения Ключевского к себе он не знал.

Резкая оценка Ключевским М. Горького как писателя в публикуемом наброске выглядит мягкой по сравнению с тем, что записал Е. В Барсов в заметке «Мнение В. О. Ключевского о Максиме Горьком». Автор заметки однажды спросил Ключевского его мнение о причинах успеха произведений Горького. В ответ он услышал: Горький «не литература, а пропаганда», у него «вовсе не талант, а одно пылкое воображение», он пришелся по плечу обществу «неразвитых и небрезгливых» вкусов, где нет никакой устойчивости, где «непрерывно хромают на оба колена и валятся ветром модных учений» и так далее и не менее резко. «Жестко Ваше слово, Василий Осипович, – заметил на то Барсов, – а ведь, говорят, Горький достал Ваши лекции и выучил их наизусть». «Ну, что ж, – ответил Ключевский, – жаль напрасного труда. Не в коня корм – изучение моих лекций. Горький и после этого остался тем же Горьким, то есть пропагандистом, а не литератором». [27]

Небезынтересно заметить, что Максим Горький записал меткое суждение Л. Н. Толстого о русских историках – Карамзине, Соловьеве, Ключевском, Забелине. Толстой «прочел» подтекст, внутренний смысл высказываний Ключевского, который иногда за внешне красивой формой скрывал истинное свое отношение: «Хитрый – читаешь – будто хвалит, а вникнешь – обругал». [28]

В третьем разделе книги собраны воспоминания о Ключевском литераторов и деятелей культуры. В публикуемых воспоминаниях нередко идет речь о тех статьях и выступлениях Ключевского, текст которых приводится в данной книге. Драгоценные свидетельства талантливых людей (Ф. И. Шаляпина, И. А. Бунина, Л. О. Пастернака и др.) передают непосредственные впечатления о встречах с Ключевским, об обаянии этого человека. Ценность этих свидетельств усиливается еще и тем, что сам Ключевский в личных бумагах (дневниковых записях или письмах), к сожалению, не фиксировал свои встречи с этими людьми.