Константин Леонтьев - Чем и как либерализм наш вреден?

Этот род либерализма, говорю я, искренний сначала, а впоследствии только твердый, но уже не искренний , есть самый вредный род, ибо он серьезен и влиятелен. Вот как даже и честность своего рода может родить нередко великое зло в этой «юдоли плача» земного!

Самые безвредные либералы в наше время – это либералы из выгод . Один, например, либерал оттого, что пишет для пропитания в газете, защищающей «свободу и равенство». Этот легко исправим; какая-нибудь ссора с редактором или хорошая построчная плата в разумной газете сделает его охранителем в одну неделю, лишь бы успеть примениться... Другой любит свободу потому, что, состоя на службе, не угодил начальству; третий – потому, напротив, что угодил либеральному сановнику; четвертый – пламенный боец за всевозможные «права» человека потому, что он составил себе имя и состояние при новых, либеральных судах и т. д.

Этого рода люди не так вредны и опасны, как люди благородные и честные!.. Таких людей, неисправимых морально, но политически очень легко исправимых, посредством какой-нибудь мзды , – к счастью, у нас есть еще много. Политика – не этика ... Что делать! Она имеет свои законы , независимые от нравственных .

Есть у нас также помещики, либеральные только снизу вверх ; дела их расстроены эмансипацией и они, не сочувствуя эгалитарным реформам, либеральны только в оппозиционном смысле, с досады.

Женщины, которые и у нас очень влиятельны, либеральны большей частью по мягкости, по состраданию, по ложному пониманию христианства или, наконец, потому, что никакой raison d’état [1]для них непонятен... и т. д.

Какая же во всем этом систематическая злонамеренность?.. Есть, конечно, если хотите, в нашем обществе легкий оттенок фрондерства; есть какая-то иногда невинная и пустая, иногда зловредная дурь мелкой оппозиции. Но упорного и сознательного потворства злодеяниям мы у большинства либералов вовсе не видим.

У «большинства», я говорю; но нельзя сказать, что вовсе нет подобного потворства .

Всякий может указать на факты такого рода, на факты всем известные, но как-то кстати нынче вдруг забываемые .

Теперь я скажу два слова о либерализме учреждений , а потом распространюсь побольше о либерализме лиц , действующих на почве этих учреждений, или под влиянием льгот , новыми учреждениями дарованных.

Я не стану много трактовать о самих реформах . Г-н Градовский говорит основательно, что новые учреждения – закон, воля правительства , и потому им надо подчиняться.

Это правда, и я не позволю себе здесь критиковать реформы . Но замечу только одно: раз допустивши, что «равенство и свобода» – гражданские идеалы, надо сочувствовать реформам искренно и сознаться, что на этой почве (на почве равенства и свободы) реформы наши проведены хорошо. Но для меня еще вопрос: может ли долго, более каких-нибудь ста лет простоять какое бы то ни было общество при равенстве и свободе? .. Но об этом принципиальном сомнении после... [2]А теперь – о либерализме русских людей на почве новых учреждений и под влиянием современных льгот.

Вот тут-то и начинается нечто подозрительное , и если не всегда прямо злодейское, то или очень глупое и легкомысленное, или весьма коварное и нечистое.

Посмотрим, что делалось и делается до сих пор либеральными людьми на почве либеральных учреждений. Посмотрим, как служили эти «единомышленники» правительства... «России и Государю» , – говорит г-н Градовский. Моему монархическому педантству такой порядок слов не нравится: я предполагаю говорить – Государю и России; ибо я не понимаю французов, которые умеют любить всякую Францию и всякой Франции служить... Я желаю, чтобы отчизна моя достойна была моего уважения, и Россию всякую (например, такую, в которой Градовский и Стасюлевич ограничивали бы власть министров) я могу разве по принуждению выносить... Г-н Градовский судит, видимо, иначе.

Итак, посмотрим, как люди русские либерального духа служили Государю и России на основании этих реформ.

Г-н Градовский упомянул о земстве, о судах, об университетах, о печати, об эмансипации крестьян с землею.

Начнем хоть с земства. По нашему мнению, земская реформа лучше новых судов. В ней есть все-таки что-то «почвенное», солидное, а главное, то хорошо, что в устройстве земства есть что-то свое, чего нет в судах, эклектически списанных с западных образцов. Зато в судах европейское зло и сказалось гораздо грубее и резче, чем сказывается в земстве.

Однако и в земстве заметен нередко такой дух, который нельзя назвать правительственным или охранительно-либеральным, т. е. не переходящим за черту дарованных льгот .

Приведу несколько примеров. В одной губернии баллотируется некто в гласные – местный помещик, человек образованный как все , и никаких провинностей особых за ним не числится. Почти все шары черные . Отчего? За что это?..

Он близок губернатору; он ему, кажется, друг ; мы не желаем, чтобы администрация знала все, что мы делаем, и влияла бы тут...

Что такое администрация? Это не что иное, как само правительство en détail [3]. Что такое губернатор? Это не становой, это лицо по порядку власти третье после государя, так как в обыкновенное время (т. е. при отсутствии военных генерал-губернаторов) губернатор зависит только от министра, а министр есть ближайший выразитель Верховной Воли.

Положим, это еще не велика беда. И земство тоже правительственный орган особого рода. Можно позволить ему в некоторых случаях быть в маленьком виде тем, чем бывает в Англии оппозиция, т. е., с одной стороны, министерство Ее Величества, а с другой – оппозиция тоже Ее Величества . Я знаю, что на это мне могут возразить весьма основательно еще следующее: «Оппозиция может быть охранительного и даже глубоко реакционного характера»... Да, теоретически это верно; но на практике, в России, мы этого почти вовсе не видим ...

Для пояснения нашей мысли вообразим себе следующий состав земского уездного собрания: богатые помещики – покойный Иван Васильевич Киреевский и недавно скончавшийся престарелый граф Игнатьев (1-й), у которого в Петербурге была домовая церковь ; один очень умный молодой человек самого новейшего , последнего стиля, которому уже в Московском университете опротивели более чем либеральные товарищи (они ведь так неинтересны!); он любит Шопенгауэра и Гартмана, поэтому пессимист для всего человечества и в благоденствие не верит; потом три купца – староверы; несколько бедных помещиков, в душе озлобленных либералов, но желающих быть членами управы, потому что им нужны деньги. В угоду первым трем лицам они прикидываются охранителями; потом крестьяне, представители общин, и между ними несколько начетчиков; два представителя монастырей, несколько отставных военных, желающих покоя и уважающих дисциплину и т. д. Весь состав в этом роде...