Михаил Петров - Пираты Эгейского моря и личность.

Но если действие подобного единого закона распространено не только на науку, но на весь процесс обновления, то, видимо, любое основанное на антично-христианской идее порядка вмешательство в этот процесс имело бы смысл замедления ценообразования, защиты от обновления методом возведения различного рода препон, замедляющих миграцию и препятствующих объединению субъектов и объектов в новые разовые и уникальные связи. Разовое, уникальное контактирование выглядит, с одной стороны, условием выявления и действия закона Ципфа, качественного обновления, накопления качества, а, с другой стороны, именно это разовое контактирование в силу его уникальности исключает предвидение, а с ним и возможность оценки от будущего, то есть ставит человека перед дилеммой: либо фиксировать по традиции качество и оказаться в привычном устойчивом мире твердых и жестких определений, где его тут же обойдут и задавят соседисоревнователи на международной арене, либо же вообще отказаться от качественных представлений о будущем, каким-то новым способом определять это будущее в стремлении к свободе и ответственности за настоящее. Если первый прямой путь качественного определения связан с отказом от обновления и уже поэтому бесперспективен, то в возможностях второго окольного пути следует еще разобраться.

На первый взгляд, попытка опереться в определениях будущего на количество, а, видимо, только так можно обойтись без фиксации качества, не дает ничего обнадеживающего. Следуя по этому пути, мы можем, конечно, изучать движение знания, выявить механизм обновления, разобраться в задержках - лагах и, в конечном счете, найти способ заставить механизм обновления вертеться быстрее. При этом, очевидно, ускорится процесс ценообразования и будут достигнуты по крайней мере две ближайших цели: время с его социальной нагрузкой оценки и селекции ускорит свой бег, выявляя реальную ценность и роль личных вкладов в обновление на меньшем временном интервале, поскольку резко возрастает количество уникальных контактов за единицу времени; с ускорением процессов ценообразования и обновления вскроются новые резервы соревнования систем и научно-технической гонки, что потребует оперативной ускоренной переориентировки на творчество все большей части трудоспособного (способного к творчеству) населения и в конечном счете будет способствовать решению задач по освобождению человека, избавлению его от ига репродукции и вещного отчуждения.

Но при всем этом стена неснятого выбора, которая и сегодня уже достаточно плотна и непрозрачна, потеряла бы и ту иллюзию прозрачности, которую мы сообщаем ей практикой прогнозирования, целеполагания, планирования. Социальное развитие из целенаправленного по плановым показателям полета с движением по «визуальным ориентирам», каким оно субъективно ощущается сегодня, превратилось бы в слепой полет по приборам с ориентацией на шкалы и стрелки, в простое выдерживание каких-то режимов, расходов, соотношений, заданных в безличном виде той или иной группой формул. Словом, из целеполагающего и целереализующего осознанного действительного движения, каким социальное развитие предстает сегодня по принятому переводу 11-го тезиса Маркса о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его», социальное движение предстало бы целенесущим бесконечным процессом в свете действительного значения этого тезиса: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменять его», поскольку zu verandem следует переводить все-таки несовершенной формой инфинитива: «изменять», а не «изменить».

Ясно, что эта целесодержательная, а не целеполагающая характеристика, когда из поля зрения уходят обозримые ориентиры, такие как миллионы тонн чугуна и стали, из которых можно вот рельсу положить до Луны и обратно, или множество километров ткани, которых хватит на бантик для планеты, явление крайне огорчительное для нашей субъективной способности соображать, где мы и зачем мы. Замена таких «понятных» ориентиров на сухие и малоговорящие нашему чувству формулы вроде У=В`2 / Ф =В/К (см. 45) делает саму мысль об общественном развитии какой-то скучной и бескрылой, похожей не то на таблицу умножения, не то на календарь, хотя в общем-то, если разобраться в указанной выше формуле (здесь У - степень использования живого и овеществленного труда; В - производительность труда; Ф - фондовооруженность; К - удельные производственные фонды, равные Ф/В), то тут же выяснится, что формула, вообще-то говоря, описывает качество. Правда не то привычное для нас качество - устойчивую целостность, систему, а качество миграционное, меру качества и его степень - «элитность».

Накопление элитности (У=В/К) (график).

Но даже и разобравшись в смысле формулы, в том, что она, собственно, показывает меру освобождения человека, его способности не только распределять свои репродуктивные функции по силам природы, тем самым оживляя ее, но и способности делать это всякий раз все более совершенно и тонко, мы все же останавливаемся перед этой растущей элитностью по меньшей мере в недоумении. Ведь, в самом деле, рассматривая, скажем движение элитности (У) за первую половину 60-х годов (там же, с. 26), мы, конечно, можем составить совмещенный график и высказать некоторые, не очень для нас приятные, соображения о причинах несоответствия в протекании кривых, но мы не можем сколько-нибудь уверенно судить о том, насколько эта элитность, описывающая власть человека над природой и совершенство этой власти, ограничена именно неживой природой, рамками перехода в другой род, распределения человеческой по генезису репродукции по слепым, нечеловеческим силам. Что в основе здесь именно этот процесс, нам понятно, и И. Г. Кураков совершенно справедливо определяет У как «общий уровень использованных знаний» (там же), но у нас нет и не может быть уверенности в том, что на движении элитности, а возможно и на ее состав не влияют дополнительные определители, имеющие мало общего с понятным стремлением человека переложить груз репродукции на плечи природы. Более того, у нас есть веские основания предполагать, что, судя по функционированию, организации и финансированию науки, в элитности должен быть представлен или на элитность должен каким-то образом влиять национально-государственный определитель, вводящий в накопление элитности интересы сосуществования и соревнования государств на международной арене по шкалам силы, престижа, способности навязывать друг другу свои системы ценностей, идеологии, матрицы социального бытия.

Существует ли способ отделить в накоплении элитности интересы человека и интересы национальных государств? Видимо, в этом основной вопрос проблемы ответственности за будущее. Что касается ближайших интересов человека, как они представлены в росте производительности труда, то здесь, очевидно, проблема ответственности вообще не возникает: всякое совершенствование репродукции, достигается ли оно снижением доли живого труда или методом устранения человека из репродукции, суть благо, акт освобождения. В этой части ответственность может оказаться, во-первых, равнораспределенной, а во-вторых, функционально ориентированной во времени как совокупная ответственность индивидов за состояние, инерционность, быстродействие механизмов обновления, когда любой неоправданный лаг, любые воздвигнутые по злому умыслу или по недомыслию препоны на пути движения и освоения научного знания могли бы рассматриваться как преступления перед человечеством, его будущим. Нам кажется, что нет другого способа сколько-нибудь рационально истолковать основополагающую характеристику коммунистического общества: «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» (24, т. 4, с. 447).