Эрнст Юнгер - Через линию

Итак, к деталям, касающимся здоровья. Будет ли здесь что-то отличаться у разных народов и рас? На этот вопрос следует ответить, скорее, отрицательно: ведь вряд ли кто-то может сказать, что нигилизм присущ только древним народам. В древних народах живет некий род скепсиса, который делает их неуязвимыми. Если принять это предположение, в молодой и бодрый народ нигилизм будет внедряться успешнее. Примитивное, менее дифференцированное, некультивированное он охватывает более властно, чем мир с историей, с традицией и способностью к критике, такой мир к тому же труднее поддается автоматизации. Примитивные силы, напротив, легко принимают то, что им прививают. Поэтому у них можно встретить некий вид страсти, с которой они овладевают не только машинной техникой, но и нигилистической теорией. Она превращается в эрзац религии. Профессорские теории XIX в. становятся священными. Из соображений безопасности путешественникам сегодня рекомендуется узнавать, насколько в той или иной стране продвинулось Просвещение или же на какой ступени оно затормозилось.

Если рассмотреть нигилистическую корпорацию вблизи — при этом не нужно представлять себе группу сильных мира сего или отряд головорезов, скорее, это будет группа из врачей, техников или чиновников-экономистов, которые занимаются специальными вопросами, — то вряд ли удастся обнаружить какую-нибудь особенную болезненность.

Конечно, болезнь прогрессирует. Это диагностирует сонм врачей. Есть определенный род нигилистической медицины, отличающейся тем, что она не намерена лечить, но преследует другие цели, и эта тенденция на-Растает. Ей соответствует пациент, который хочет оставаться больным. Вместе с тем можно отметить специальный вид здоровья среди нигилистических проявлений — пропагандистскую бодрость, которая впечатляет физической неуемностью. Она встречается в привилегированных слоях, а также в фазах конъюнктуры, ориентированных на комфорт.

Ницше прав в том, что нигилизм есть нормальное состояние, и патологично оно только тогда, когда его сравнивают с уже недействительными или еще недействительными ценностями. Как нормальное состояние он включает в себя и здоровое и больное. В другом месте Ницше упохребляет образ ветра, приносящего оттепель, которая ведет к тому, что там, где прежде можно было пройти, продвигаться уже невозможно. Образ хороший: нигилизм своей разрушительной и прогрессивной силой напоминает ветер фен, который дует с гор. Он оказывает на системы похожее воздействие — одну парализует, в другую вносит беспокойство, в ее благополучие и ее дух. Известно, что в некоторых странах проступки осуждаются меньше, если они случились во время фена.

Это приводит нас к третьему различению, различению нигилизма и зла. Зло может и не появляться в нигилизме — особенно там, где есть гарантированость. Там же, где дело приближается к катастрофе, зло вступает в сговор с хаосом. Тогда оно становится сопутствующим обстоятельством, как это бывает при пожаре в театре или при кораблекрушении.

План и программа нигилистических действий даже могут отличаться добрыми намерениями и филантропией. Зачастую нигилистические действия — это контрудар на первые беспорядки, несущий спасительный характер однако эти действия продолжают завязавшиеся процессы, обостряя их. Это позже приводит к тому, что право и бесправие надолго становятся почти неразличимы, при том более для действующих, чем для их жертв.

Даже в тяжких преступлениях зло редко выступает мотивом; ведь должен был бы появиться злодей, который использовал бы нигилистический процесс в своих интересах. Такие натуры несут в большей мере материальные разрушения. Но чаще проявляется индифферентность. То, что люди с криминальным прошлым становятся опасными, настораживает меньше, чем то, что люди, которые встречаются повсюду, в том числе на чиновничьих должностях, впадают в моральный автоматизм. Это говорит об ухудшении климата. Когда погода улучшается, можно видеть, как те же самые экзистенциальные типы мирно возвращаются на привычные места. Нигилист — не преступник в принятом смысле, ибо для преступления нужно, чтобы существовал и действовал определенный порядок. Но как раз по этой причине преступление для него не важно; переход совершается из морального контекста в автоматический. Там, где нигилизм стал нормальным состоянием, индивиду остается только выбор между видами несправедливости. Однако регулятивные ценности не могут появиться из мест, которые еще не втянулись в процесс. Новое течение формируется, скорее, из глубины.

Если бы можно было считать нигилизм специфическим злом, то диагноз был бы благоприятнее. Против зла есть испытанные целительные средства. Тревожнее, когда происходит сплав добра и зла, когда границы добра и зла размыты настолько, что их не увидит даже самый острый глаз.

Не будем касаться того, что позволяет в это время сохранить надежду. Если верны слова Гельдерлина, то спасительное должно стремительно возрастать. [8] «Близок бог/ И непостижим./ Где опасность, однако,/ Там и спасенье» (Гельдерлин. Патмос/ Пер. В. Микушевича// Гельдер-лин. Сочинения. М., 1969. С. 172). В его первых лучах все бессмысленное потускнеет.

Нас больше интересуют эффекты поворота, который незаметно для масс предшествовал. Здесь наверняка найдутся знаки для практического поведения в нигилистических потоках. Речь, стало быть, идет об описании симптомов, а не причин.

Из этих симптомов первым бросается в глаза основной признак, который можно назвать признаком редукции. Нигилистический мир по своей сути — это мир редуцированный и продолжающий себя редуцировать, как и положено движению к нулевой точке. Ощущение, господствующее в нем, — ощущение редукции и редуцирования. Романтика больше не может противостоять этому движению, доносится лишь эхо исчезнувшей действительности. Избыток иссякает, человек чувствует себя эксплуатируемым в разнообразных, а не только в экономическом, отношениях.

Редукция может быть пространственной, духовной, душевной; она может касаться красоты, добра, истины, экономики, здоровья, политики, — только замечают ее всегда в итоге как некую утрату. Это не исключает того, что на больших дистанциях она связана с расширением власти и действенности. Мы видим это, например, в упрощении научной теории. Она, отказываясь от неровностей, спрямляет линии. Появляются цепи умозаключений, которые можно видеть, например, в дарвинизме. Для нигилистической мысли также характерна склонность приводить мир с его сложными и многообразными тенденциями к одному знаменателю. [9] Хайдеггер выписывает фразу и ставит на полях: «Рабочий»! (S. 463). Результат такого вмешательства, пусть и на время, ошеломляет. Этому приему обучаются, так как его диалектика представляет собой лучшее средство дезорганизовать противника, лишенного резервов. Но потом эту методику перенимает и слабая сторона. На этом основана идейная эффективность реакции. Приведение к одному знаменателю может выступать как неизбежное средство в определенной фазе нигилистического развития; но по сути оно остается знаком редукции.