Michael A. de Budyon - ЯЗЫЧЕСКАЯ СВОБОДА

Первое десятилетие после капитуляции Конфедерации отложилось на южных штатах самым темным отпечатком. Разоренные хозяйства (кстати, лучшие в мире!), нарушенные севообороты, разрушенные особняки, странный религиозный орден Ку-клукс-клан, чьи белые балахоны наводили ужас на бывших сторонников севера. И… толпы черных, без дела шатающихся, не имеющих теперь никаких профессиональных обязанностей, испытывающих с одной стороны былой страх перед белыми, а с другой, чувствуя что свет зажегся и их время впереди. Как бы то ни было, линкольновская инициатива переселения всех черных в Африку канула в небытие вместе с Линкольном, так ловко ликвидированным ревнителем былых аристократических южных нравов.

Самая знаменитая и жестокая война в истории Штатов оставила после себя два вида предметов наличествовавших в большом количестве, но в одночасье обесценившихся. Первый — флаги Конфедерации. Именно во время гражданской войны пошла странная на наш взгляд мода выставлять везде государственные флаги. Они служили обычными метками, наподобие ниггерского граффитии коим gangsta-парни обозначают подконтрольные территории. Северяне выставляли флаги Союза, конфедераты — Конфедерации. Конфедерация через четыре года была раздавлена, но мода ставшая традицией сохранилась до сих пор, приняв, как и водится у американцев, самые ублюдочные формы. Достаточно вспомнить что в первые дни после знаменитых "воздушных поцелуев" сентября 2001 года, резко возрос спрос на звездно-полосатые тряпки. Ах, какой патриотизм! Знамена Конфедерации кто-то хранил как реликвию, в основном же они превратились в обычную ветошь и по прошествии небольшого промежутка времени прекратили свое реальное существование. Уже в наше время возрождения черного расизма в США, они стали неизменным атрибутом всех правых. Второй — духовые инструменты военных оркестров, главным образом трубы и тромбоны, ибо оркестры обожали и конфедераты, и северяне. На них нашелся спрос, причем у самого казалось бы неожиданного потребителя, — у черных. По понятным причинам они не захватили с собой в Новый Свет национальные музыкальные орудия, но будучи от природы очень музыкальными и наверное гораздо более пластичными чем белые, они, получив свободу от всяких обязанностей, неизменно должны были как-то реализоваться и сказать свое первое слово. И слово это было сказано в музыке. Каким будет это слово никто тогда не знал, но то что оно должно было отражать подчиненное положение черного в белом обществе не вызывало сомнений, особенно если вспомнить что единственным чтивом черных во время их пребывания в рабстве были старые протестантские Библии, вот почему в черном английском до сих пор встречаются слова давно вышедшие из употребления среди белых американцев. Черная музыка всегда сочетала с одной стороны довольно строгий, хотя и примитивный ритм, в то же время допуская коллективные импровизации. Можно утверждать что черные никогда бы не создали ноты, прежде всего по причине их полнейшей ненадобности. Эта раса не нуждается в фиксации чего-либо; как и у животных, ее память — это ощущения, никогда не подводящие. Сделаем также акцент именно на факте имманентности черным Ветхого, а не Нового Завета, философию которого они даже не пытались понять. Белые объясняют «непонимание» тем что она, якобы, "несравненно более сложна". Но дело в другом. Сила черного состоит в понимании того чего не понимают белые. Т. е. черный не знает чего либо что не было бы знакомо белому, но есть вещи утраченные мироощущением белых. Двести лет, а то и более, единственным знанием доступным подавляющему большинству черных рабов были христианские проповеди читаемые для них миссионерами. Результат оказался более чем слабым, практически нулевым. Черные восприняли из Евангелий только вещи находящиеся в рамках их понимания, при том что мировоззрение Христа было конечно же ближе черным (вспомним, что по мнению европейских гностиков 19 века, черные ближе и к Сатане). Черные здесь были аналогом низших рабов в Риме, которым идея «спасения» пришлась очень даже по душе, но и тех и других тормозило отсутствие у Иисуса реальной силы. А черные любят силу, причем видят ее в самих себе. Мысль эта вполне согласуется с их сегодняшними деяниями. Мы уже показали, что в первые века христианства эта неувязка была успешно преодолена, но американские черные никак не находись в столь крайней степени деградации в какой пребывало население имперского Рима. Поэтому Христос стал просто "одним из", этаким "хорошим человеком", «братом» и "по-видимому черным". Ведь именно он называл всех «брат». И именно он был весьма близок к коммунистическим взглядам, в марксистской трактовке, вполне свойственным и черным. Да и распятья с черным Христом не такая уж редкость. Христос был даже встроен в культ voodoo, в максимальной степени сохранивший элементы западно-африканских культов, а именно из Западной Африки негры в основном попадали в Северную Америку. Заметим, что до этого они не вступали ни в какие контакты с белыми, в отличии, скажем, от негров восточной Африки, посему на территорию будущих штатов попадали "отборные негры" — воплощение черной корневой расы. Предопределена и перспектива: Америку ждет большое и интересное будущее. Ведь в представлении черных, от действий злых сил может защитить только еще более мощная сверхъестественная сила. Вспомним и Эдуарда Шюрэ, утверждающего что дьявол у черной расы — белого цвета. В Западной Африке и на Гаити для подобной защиты обращаются к колдунам устраивающим ночные мистерии с жертвоприношениями и зомбифицированием, в Штатах благодаря жесткому контролю набожных рабовладельцев эта «изуверская» традиция не практиковалась и дело исчерпывалось хоровыми молитвами, которые позже дали начало негритянским церковных хорам, — одному из высших достижений черной субкультуры. Им даже инструменты не требовались, хотя в отличии от православной церкви инструменты не считались изобретением дьявола, ипостась которого, как воплощение коллективного зла у черных вообще отсутствует. Не могло быть и речи ни о какой конвергенции черных в белую культуру, они могли только предлагать что-то свое, хотя бы потому, что белая Америка, несмотря на блистательный прогресс в первые сто лет независимости, тем не менее не дала ничего в области культуры, что на первый взгляд кажется весьма удивительным, ибо бытует расхожее мнение что культурный прогресс возможен только в стабильном обществе с относительно высоким уровнем жизни. Но это не совсем так. Ведь чем же тогда объяснить, что богатая и стабильная Швейцария, уже двести лет ни с к кем не воюющая, вообще ничего не дала, ни знаменитых художников, ни известных композиторов, ни просто ученых. [105] Исключение, пожалуй, составляет только Карл Густав Юнг, в молодости бывший учеников Фрейда. В последствии полностью порвал с «наставником» осознав абсолютную тупиковость его теории, создав взамен свою собственную градацию архетипов, находящуюся существенно ближе к истине. То же самое можно сказать про сытую и стабильную Бельгию. С другой стороны, Швейцария и Бельгия все-таки маленькие страны, не в пример Америке, белое население которой на конец ХIХ века составляло 110 миллионов человек, т. е. почти столько сколько жило в Германии и Австро-Венгрии вместе взятых, а они вдвоем только за XIX век выдали сотни знаменитостей. Объяснение следует искать в характере эмиграции ставшей основным двигателем увеличения численности населения в Штатах. А характер ее всегда был экономический. Особенность развития Штатов в первые сто лет состояла в значительном опережении темпов развития экономики в сравнении с индексом прироста населения. Американская лошадь бежала быстро, но телега ехала еще быстрее. И по-другому Штаты существовать не могут. Таким образом, всегда создавался дефицит рабочих рук, вот почему стоимость наемного труда там была всегда выше чем в Европе и, как следствие, Америка очень быстро вышла на первое место в мире по внедрению машин. Только в 70-е годы ХХ века ее опередит Япония. Европейские крестьяне ехали в Америку в надежде заполучить бесплатно приличный земельный надел, ремесленные рабочие из-за безработицы и опять-таки стремясь обеспечить более высокий уровень жизни. Америка превращалась в большой завод и большую ферму одновременно, причем градации индивидов были только по уровням доходов. Аристократия в американском понимании имеет только денежный ценз. Всё остальное не имеет никакого значения. Только деньги. Лучший тот у кого больше денег. Деньги — это бог, рас вообще нет, а национальность у всех одна — потребитель. Один бог, одна страна, одна нация! Сила, красота и интеллект — тоже всего лишь выражения денежного эквивалента. Такая градация превратила в ХХ веке американца в деградировавшего циника презирающего любого кто получает на цент меньше и ненавидящего всех кто имеет на цент больше. Карфаген наших дней! Карфаген в квадрате. По тем же причинам американцы не имели родовой аристократии, поэтому ценность индивида определялась его профессиональной пригодностью и полезностью для нанимателя. "Я такой какой я вам нужен" — вот кредо любого американца. С превращением штатов в единственную сверхдержаву, они уже на уровне государства распространяют подобную модель на другие страны, требуя чтоб эти, другие были такими какими их хотят видеть в Вашингтоне. А хотят видеть только подобие самих себя. Все кто отказывается следовать установленной модели поведения подлежит уничтожению без всяких объяснений. Оборона запрещена. Здесь мы точно можем сделать вывод о полной дегенеративности подобной системы взаимоотношений и именно здесь лежат истоки практически тотальной ненависти к этому государству, аналогичной той что питали античные народы к Риму. Причем ненавидят его больше всего те, кто громче всех объясняется в любви: Европа, арабские тирании, восточно-азиатские деспотии. Восточной Европе, только что сбросившей азиатское иго, еще не стали столь противны обманчивые омерзительные флюиды расточаемые их новым заокеанским невменяемым другом, но думается и здесь ждать осталось недолго, особенно если экономическое положение в этих странах ухудшится. Бессознательные массы злы когда они крупно обманываются в первый раз, когда же их обманывают дважды они приходят в ярость. А объектом ярости может быть только Америка.