Michael A. de Budyon - ЯЗЫЧЕСКАЯ СВОБОДА

Но является ли страх адекватной искупительной жертвой приносимой буржуем на алтарь своему социальному и материальному статусу? Как правило — да, ибо уже говорилось — страх не одинок, он всегда влечет за собой множество побочных эффектов, в частности, появление такой смешной и забавно-парадоксальной вещи как трусость. Буржуа, как и зависящие от него индивиды труслив, но трусость его несколько иного рода. Даже когда угроза нависает непосредственно над его состоянием, — а состояние и жизнь как мы уже говорили понятия в большинстве случаев в его понимании тождественные, — буржуй может на миг преодолеть свой страх, он может оказаться способным на беспрецедентное злодеяние, но трусость его не преодолима. Сейчас трусость именуется "чуткой реакцией рынка". Мы видим как смена ничтожеств представляющих якобы политический Олимп, порой самым чувствительным образом отражается на курсах валют, ценах на основные виды сырья, котировках акции крупнейших фирм. Конечно, львиная доля участников рынка понимает что ничего существенного не происходит, но бессистемные несогласованные колебания в одновременных действиях множества буржуев и приводят порой к экономическим последствиям совершенно непропорциональным последствиям политическим. Ведь что происходит? Бессознательную массу буржуй презирает, остальных же буржуев — ненавидит. Действительно, массы очень редко и весьма в малой степени угрожали буржуям движимые собственными коллективно-бессознательными инстинктами, сами же буржуи более всего походят на хищников при дележе добычи. Они бесспорно выше животных, выше в том плане что понимают: правила игры нужно соблюдать, хотя бы до определенного момента, до момента пока нет возможности уничтожить конкурентов одним ударом без риска серьезных потерь, после чего продиктовать новые условия рыночной игры. В ХХ веке Соединенные Штаты осуществили эту вожделенную мечту любого буржуя уже в глобальном плане, но одновременно поставили себя в настолько шаткое положение, что один грамотно продуманный удар может снести всю постройку.

Если в Риме и был главный общественный институт, то им безусловно являлась армия, особенно после реформ Мария, когда коммунистический лозунг "Народ и армия — едины" стал в Риме реальной действительностью. Никакой сенат, да и большинство императоров, не мог сравнится с ней в степени влияния, единственное что они пытались делать — так это встраивать ее в рамки каких-то понятий. По мере деградации Империи, армия полностью выходила из под контроля и тогда на императорском кресле хаотично сменялись т. н. "солдатские императоры" не имеющие никакой реальной власти, но самим прецедентом своего существования обесценивающие идею государства. Армия формировала тип мышления римлянина. И если спросить: что такое Рим? ответом будет не «порядок» или «закон», но «армия». Говорим «Рим» подразумеваем «армия», говорим «армия» подразумеваем «Рим». По мере расширения границ государства за счет новых захватов, войск требовалось все больше и больше и настал момент когда численность армии достигла той величины, превысив которую она начала бы «поедать» государство, ибо в Риме армия была профессиональной и до определенного времени набиралась из свободных граждан, а содержание такой армии всегда обходится очень дорого. Сейчас только одна страна — Соединенные Штаты может позволить себе содержать наемную боеспособную армию, и, что весьма и весьма показательно, ее численность составляет примерно 480 тысяч человек. Столько же имел и Рим, когда достиг предела территориального роста. [111] В Риме эта цифра составляла всю армию, в Америке она может быть многократно увеличена путем мобилизации нескольких миллионов резервистов. В современной американской военной доктрине прописано, что армия США должна быть способна успешно вести боевые действия в двух локальных конфликтах одновременно. Варианты с тремя, четырьмя или большим числом конфликтов не рассматриваются в принципе, хотя такие ситуации возможны. Так действовал и Рим, хотя он и не имел академически выработанной доктрины. Когда возникала угроза вовлечения более чем в два конфликта одновременно, с кем-нибудь из противников непременно заключался мир. Сначала на условиях предложенных Римом, — затем, когда империя ослабла, а все без исключения пограничные государства усиливались, — на более компромиссных паритетах. По сути это и было альфой и омегой римской дипломатии, а гарантом успешности сделок — золото — накопленное в "столице мира" в грандиозных количествах. Однако во времена падения империй золото исчезает очень быстро и по всем направлениям. Золото перестает контролироваться, даже в случае большого прихода расход все равно его превышает. Из имперского центра оно распыляется и становится добычей либо второстепенных правителей, либо случайных лиц. Вспомним, как все золото Ближнего Востока стало добычей Искандера Двурогого, про которого еще за год до его появления никто и не слышал, вспомним как в два-три года испарились 25 000 тонн русского золотого запаса после падения самодержавия, вспомним, как остатки золотого запаса Испании награбленного в колониях, уехали в Москву к желтоглазому чудовищу Кобе, вспомним, как за пару месяцев до развала, «вдруг» испарился золотой запас СССР. Я далек от мысли что золото однозначно любит сильных, но для меня нет никаких сомнений что оно не терпит слабаков и глупцов. Слабый может иметь золото, он, собственно, его более всего обожает, ибо личность у него совершенно отсутствует, но удерживать его длительное время слабый не способен. Нужен кто-то, кто просто придет и возьмет его. Поэтому-то империи, правящие классы которых на закате существования тонули в роскоши, бесславно исчезали, причем, как правило, — перед натиском совершенно ничтожных индивидов, в которых, однако, аккумулировался громадный разрушительный потенциал. Рим докатился до того что варварские короли типа Алариха, Аттилы или Одоакра начали вымогать его непосредственно подойдя к стенам города (Аттила) или же просто вламываться туда (Аларих). Причем Аларих вел себя как настоящий философ-стоик. Когда он потребовал все римское золото, а его спросили что же он предлагает городу взамен, варвар ответил: «жизнь». И, надо сказать, его солдаты никого не тронули, хотя и ограбили город до нитки. Это не случайность, это — закономерность. Обзывать их варварами наверное некорректно, оно делали то же что и римляне бравшие тот или иной город, но вели себя более гуманно.