Эвальд Ильенков - Диалектическая логика. Очерки истории и теории

Поэтому попытка "оправдать" любое абстрактно-всеобщее определение некоторой конкретной системы единичных фактов (явлений, вещей, людей – индивидов вообще) в качестве абстрактно-общего всем индивидам (т.е. каждому из них) определения и заходит каждый раз в тупик. В таком качестве эти определения попросту не "верифицируются" и даже, наоборот, убедительно опровергаются. Но поскольку без них без таких абстрактно-всеобщих определений – становится невозможной вообще какая бы то ни была теоретическая схема понимания конкретных фактов, постольку их вынужден принимать и самый упрямый эмпирик. Он и принимает их скрепя сердце под титулом "фикций, хотя и необходимых".

Маркс и Энгельс в полемике с такого сорта теоретиками всегда были вынуждены популярно разъяснять, что стоимость это не "абстрактный объект", существующий отдельно от "эмпирически-очевидных фактов", а абстрактная определенность конкретного объекта (т.е. всей совокупности производственных отношений между людьми, опосредствованных вещами). Стоимость – абстрактно-всеобщее определение конкретного целого – являет себя в каждом отдельном "примере" стоимости, по существу, диалектическим способом через различия, доходящие до противоположности и прямого противоречия между отдельными "случаями"; она представлена в разных единичных товарах далеко не равным образом – не одинаковым "признаком" или "совокупностью одинаковых признаков". Совсем не так; в одном товаре представлен один абстрактный момент, а в другом товаре – другой, прямо ему противоположный. Один товар находится в "относительной форме", а другой в "эквивалентной". И анализ противоречий формы стоимости, эмпирически выступающих в виде противоположных друг другу (логически исключающих друг друга) образов – сначала в виде раздвоения товарного мира на товары и деньги, а потом на капитал и рабочую силу и т.д. и т.п. – как раз и составляет весь смысл марксового исследования.

Уже в первой фазе эволюции форм стоимости Маркс обнаруживает диалектику абстрактного и конкретного, т.е. ситуацию, при которой "конкретный", т.е. совершенно частный и частичный вид труда, является представителем "абстрактного труда", труда вообще. Оказывается, что "абстрактный труд" представлен одним – частным и частичным – видом труда, например портняжеством, реализованным в его изделии – сюртуке. Абстрактность выступает здесь как синоним частности, т.е. особенности и даже единичности.

И дело принципиально не меняется, когда эту роль начинает исполнять золото, а стало быть, труд золотоискателя. И в этом случае совершенно "конкретный" вид труда со всеми его телесно-обусловленными особенностями начинает выступать как труд вообще, как "абстрактный труд", не утрачивая при этом ни одного признака своей телесности, своей особенности. Золото и оказывается в итоге полномочным представителем абстракта, начинает представлять его именно через свою особенную конкретно-природную телесность, а представленный им абстракт (абстрактно-всеобщее) сливается (отождествляется) с одним чувственно воспринимаемым, "конкретным" образом. Золото и делается зеркалом, отражающим каждому другому товару его стоимость. А суть заключается в том, что оно тоже всего-навсего частный случай овеществленного труда, созидающего частичный (абстрактный) продукт. Поэтому "золото есть материальное бытие абстрактного богатства " [9]– богатство вообще, абстрактное богатство как таковое, в чистом виде.

И что самое главное, такое сведение любого "конкретного" вида труда и его продукта к "абстрактному труду" совершилось вовсе не в теоретизирующей голове, а в реальности экономического процесса. "Это сведение представляется абстракцией, однако, это такая абстракция, которая в общественном процессе производства происходит ежедневно" и потому "есть не большая, но в то же время и по менее реальная абстракция, чем превращение всех органических тел в воздух" [10].

Приравнивание любого "конкретного" продукта к золоту этому "абстрактному образу", этой "материализованной абстракции" – и выдает тайну, скрытую от ума эмпирика, а именно воочию демонстрирует ту истину, что каждый "конкретный" вид труда в действительности давно превращен в "абстрактный труд" и что суть его заключается вовсе не в том, что он создает холст, сюртук или книги, а в том, что он производит стоимость, этот абстракт. В данном плане каждый отдельный труд и производит абстрактное и как таковой он сам абстрактен. В самом точном, прямом и строгом смысле этого логического понятия. Конкретное же (конкретный продукт) созидается только многообразно расчлененным совокупным трудом людей, только совокупностью бесчисленного множества отдельных – абстрактных – работ, объединенных вокруг общего дела стихийными силами рыночных отношений.

Загадка стоимости, мистически неразрешимая для эмпирика с его логикой, решается, таким образом, просто и без всякой мистики. Каждый отдельный вид труда вовсе не есть, согласно марксовому пониманию, "чувственно конкретное воплощение Абстракта", этого вне его витающего призрака. Дело в том, что он сам, несмотря на всю свою чувственно-телесную "конкретность", несамостоятелен, стандартно-схематичен, обезличенно-прост, т.е. сведен к несложному повторяющемуся, механически заученному движению, и потому требует не ума и развитой индивидуальности, а только рабского послушания абстрактному стандарту, штампу, схеме. И эта его собственная абстрактность отражается в золотом зеркале.

Золото в своей роли всеобщего эквивалента – лучший пример "абстрактного предмета": это отдельный, крайне бедный, крайне ущербный, крайне убогий по сравнению с остальным богатством предметного мира, узкоопределенный и "очищенный" от всего остального реальный предмет, который обретает значение "всеобщего образа богатства" только через свое отношение к бесчисленным телам товарного мира. А вовсе не особый – умопостигаемый в противоположность чувственно воспринимаемому – идеально-бестелесный, невидимый и неосязаемый "логический конструкт".

Конкретный предмет – это многообразно расчлененный внутри себя, богатый определениями, исторически оформившийся целостный объект, подобный не отдельному изолированному атому, а, скорее, живому организму, общественно-экономической формации и аналогичным образованиям. Это не единичная чувственно переживаемая вещь, событие, факт или человек, тем более не "переживание" их единичным же индивидом. Вот почему Маркс так часто и употребляет понятие органического целого, организма (или тотальности) в качестве синонима конкретного.

Если исходить из такого понимания абстрактного и конкретного, то, само собой понятно, способ восхождения от абстрактного к конкретному – и никак не обратный ему способ – оказывается не только правильным в научном отношении, но и вообще "единственно возможным" способом мышления в науке. И это потому, что марксизм вообще стоит не на точке зрения сведения сложного к простому, а на точке зрения выведения сложного из простых составляющих его моментов. Поэтому только форма восхождения от абстрактного к конкретному соответствует диалектическому пониманию действительности – объективной, многообразно расчлененной внутри себя конкретности, и притом в ее историческом развитии.