Валентин Ирхин - Крылья Феникса; Введение в квантовую мифофизику

Словами пользуются для выражения смысла. Постигнув смысл, забывают про слова. Где бы найти мне забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить!

(Чжуанцзы)

Эти опасности четко осознавали и ученые-естествоиспытатели (по крайней мере, наиболее глубоко мыслящие):

Первичным языком, который вырабатывают в процессе научного уяснения фактов, является в теоретической физике обычно язык математики, а именно -математическая схема, позволяющая физикам предсказывать результаты будущих экспериментов... Но и для физика возможность описания на обычном языке является критерием того, какая степень понимания достигнута в соответствующей области... Логический анализ приносит с собой опасность слишком большого упрощения. В логике внимание направлено на специальные языковые структуры, на однозначное связывание посылок и заключений, на простые схемы рассуждений. Всеми другими структурами в логике пренебрегают. Эти структуры могут получаться, например, благодаря ассоциациям между определенными промежуточными значениями слов... Тот факт, что любое слово может вызвать в нашем мышлении многие, только наполовину осознаваемые движения, может быть использован для того, чтобы выразить с помощью языка определенные стороны действительности более отчетливо, чем это было бы возможно с помощью логической схемы.

(В. Гейзенберг. Физика и философия)

Приведем для сравнения слова одного из крупнейших поэтов ХХ века:

Поэтическая речь, или мысль, лишь чрезвычайно условно может быть названа звучащей, потому что мы слышим в ней лишь скрещиванье двух линий, из которых одна, взятая сама по себе, абсолютно немая, а другая, взятая вне орудийной метафоры, лишена всякой значительности и всякого интереса и поддается пересказу, что, на мой взгляд, вернейший признак отсутствия поэзии... Вообразите нечто понятое, схваченное, вырванное из мрака, на языке, добровольно и охотно забытом тотчас после того, как совершился проясняющий акт понимания-исполнения... Внешняя, поясняющая образность несовместима с орудийностью.

(О. Мандельштам. Разговор о Данте)

Если угодно, идеалом научного языка является язык компьютеров; научный текст замкнут в том смысле, что может быть понят как часть фиксированного ограниченного супертекста (состоящего из словарей, предыдущих научных работ, учебников и т. д.). В то же время священный текст принципиально является открытым - для его адекватного восприятия необходим совокупный жизненный опыт всех живых существ, полная информация об истории этого мира и всех возможных миров, и т. д. Практически понимание священных текстов осуществляется внелогическим иррациональным образом - через дух, по благодати.

С формальной точки зрения, компьютерный язык состоит из программ, или алгоритмов - попросту говоря, инструкций (переписать число в другую ячейку, прибавить единицу, и т. д.). Научный текст, в силу принципа воспроизводимости научных результатов, в пределе тоже должен представлять собой инструкцию, не допускающую многозначных толкований (возьми монокристалл такого-то вещества, помести его под пучок нейтронов с такими-то характеристиками, измерь число нейтронов, рассеянных под таким-то углом...). Понимание священного текста (скажем, Библии) как набора противоречивых инструкций (например, в области этики) широко распространено среди людей с естественнонаучным типом мышления и ведет к тяжелым недоразумениям и полному неприятию. Противоположности здесь сходятся: по такому же пути идут религиозные сектанты, которые пытаются заменить слишком сложное Писание удобным, простым и однозначным катехизисом, пусть даже состоящим из тенденциозно подобранных библейских цитат, обычно трактуемых крайне прямолинейно. Разумеется, такое понимание - худшая форма профанации, которая запрещена самой Библией (буква убивает, а дух животворит, 2 Кор. 3:6).

Одним из инструментов для решения этих проблем является чувство юмора, к которому заведомо неспособен компьютер. Шутка всегда, помимо своего буквального смысла, содержит обертоны, и поэтому может выражать несколько, иногда формально противоречащих друг другу, утверждений одновременно. Юмор позволяет преодолеть несовместимость пары оппозиций, выйти на следующую ступень понимания, соотнести разные уровни реальности, без страха и стеснения говорить о самом высоком.

Мифы представляют богов плачущими не всегда, а вот смеющимися -непрестанно, ибо слезы означают их промысел о вещах смертных и бренных, как бы о знаках, которые то суть, то не суть, между тем как смех относится к целокупным и непрестанно движущимся полнотам (pleromata)... всеобъемлющей энергии... Если мы распределим демиургические действия между людьми и богами, то смех достанется роду богов, а слезы - собранию богов и животных.

(Прокл, цит. по С. Аверинцеву)

В повседневной жизни юмор позволяет выразить двойственную природу человека как образа и подобия Божьего и как животного, обремененного низменными инстинктами.

Грубые шутки свидетельствуют о том, что мы - животные, которые стыдятся своего животного начала или хотя бы смеются над ним. Если бы дух и плоть (организм) не были в ссоре, этого быть не могло бы. Однако нелегко представить себе, что так оно и было, - нелегко представить себе существо, которое изначально гнушается самим собой. Собаки не видят ничего смешного в том, что они - собаки, и ангелы, наверное, не видят ничего смешного в том, что они - ангелы.

(К. С. Льюис. Чудо)

Именно поэтому потеря чувства юмора и в особенности самоиронии является очень тревожным симптомом духовного неблагополучия: так как мало кто согласен с тем, что он - собака, чаще всего в этих случаях речь идет о (необоснованной) претензии на ангельские добродетели.

Еще одним поучительным примером неоднозначности языка, призванного выразить глубокую суть, могут служить алхимические тексты. Их рецепты кажутся современному читателю загадочными или даже абсурдными из-за наличия большого числа темных и неясных символов, прямое понимание которых ведет к бессмыслице. В то же время к выполнению инструкций не сводится и настоящая научная деятельность современных ученых. Наиболее ценные и нетривиальные результаты в самой науке, полученные как теоретиками, так и экспериментаторами, являются некомпьютерными. Применительно к самой формализованной из всех наук, то есть к математике, это утверждение подробно обосновывается в книгах Р. Пенроуза Новый разум императора и Тени разума.