Юрий Бабаев - Основы философии

Однако несомненная заслуга древних мыслителей в том, что они в своих теориях поставили вопрос о познаваемости мира вообще, о способности человека постичь самое сокровенное, скрытное, обратить познанное себе на пользу. Для мыслителей раннего периода характерен гносеологический оптимизм. Им казалось, что они постигли всё: Космос, богов, человека, человеческую психею. Их можно уподобить детям, которые, начав понимать смысл слов «горшок», «каша», «мама», полагают, что мир уже ими освоен; но как только эти «знающие дети» попадают на улицы большого города, то начинают крепче держаться за подол маминой юбки: мир оказывается таким многообразным!

Нечто подобное происходит и с современным человеком: его знания, даже самые полные, постепенно устаревают, поскольку цивилизация постоянно раздвигает область постигнутого; окружающие человека природный и социальные миры словно раздвигаются, а сами усложняющиеся условия существования обязывают познавать нарастающие элементы бытия.

Философия с самого начала своего зарождения обратила внимание на объективную потребность человека в знаниях. В силу этого философы одной из своих задач поставили разработку теории получения знаний, поскольку первые представления о бытии и его природе сразу подводили философа к мысли: а познаваемо ли оно? Таким образом, вопрос о познании окружающего мира становится одной из задач философии, а потому этот её раздел стал называться гносеологией, теорией о познании, выступающей наукой о постижении бытия. Следовательно, на теоретическую философию надо смотреть с двух сторон: она выступает и общим представлением о бытии и его природе, и из теории познания этого бытия, выступая одновременно и как онтология, и как гносеология. У каждого философа, оставившего свое имя в истории философской мысли, эти обе части обязательно присутствуют. Для примера обратимся к наследию великого грека Платона: согласно его теории, основой бытия является идея «блага», что является фундаментом онтологии; но весь образовавшийся из мира идей мир вещей познаваем нашей душой (сознанием – Ю. Б.), поскольку душа до своего проявления в человеке также пребывала в мире идей. И наше познание мира, всех его составляющих возможно потому, что душа в свое время видела идеальную сущность каждой формы материального бытия. Для Платона познание вещи – это её «узнавание». В силу этого, гносеология Платона определяется как теория узнавания. Если в вопросе возможности познания мира большинство философов согласны между собой и отвечают на этот вопрос утвердительно, то вот в вопросах «Как?», Каким путем осуществляется познание?» мнения философов расходятся, и нередко довольно значительно.

Даже из личной практики каждый знает, что мы получаем представление о вещах как в результате непосредственного контакта с ними через наши органы чувств, когда что-то видим, слышим, обоняем, осязаем, но также и в ходе размышлений о вещах, когда непосредственно их не воспринимаем. Какой из этих путей предпочтительнее? Какой быстрее приведет нас к знанию? В истории философской мысли были философы, которые полагали, что подлинное знание вещей мы можем заиметь только в результате данных органов чувств, через наши ощущения, поскольку наше мышление способно фантазировать и может приписать вещам такие признаки, которых там совершенно нет. Такой подход к познанию называется философским сенсуализмом. Такой взгляд на познание активно отстаивал английский философ Локк, считая, что только живой опыт является источником познания.

Противоположный взгляд на познание развивали многие философы, начиная с древности. Так, Демокрит все познание делил на «темное» и «светлое»; «темное» знание поступает к нам из наших органов чувств, «светлое» – от нашего размышления. В эпоху Нового времени самым убежденным сторонником исключительной роли в познании нашего разума оказался Гегель, поскольку, по его мнению, сущность бытия – «идея», наше сознание – отблеск «идеи», а потому только идея способна постигнуть сущность, т.е. идею; да и вообще, если сказать о Гегеле немного шире, согласно его концепции, мир даже не заслуживает внимания подлинной философии, поскольку он – «серость бытия». Подобное признание исключительной роли в познании нашего сознания называется философским рационализмом. Согласно утверждениям рационалистов, чувственные данные у разных людей о тех же вещах бывают различными: голодному кажется вкусной любая пища, тогда как пресыщенный найдет невкусной даже хорошую. Потому, доказывают рационалисты, чувственные данные могут обманывать нас, а сознание, рациональное мышление – никогда.

Повседневная практика, ход развития естествознания показали, что в познании оба пути одинаково необходимы и важны. Абсолютизация какого-либо из них приводит к крайностям, к ошибкам в выводах. В философии утвердилось положение (а реальная познавательная деятельность это многократно подтверждала), что чувственное познание – это обязательная, исходная ступень познания, когда мы как бы «скользим» по поверхности явления, ищем пути проникновения в его сущность. Формами чувственного познания выступают ощущения, восприятия, представления.На уровне ощущений мы имеем первое соприкосновение с какой-либо гранью вещи (жесткое, теплое, острое и др.). Восприятие – это ступень познания, когда мы на основе расширения ощущений (на основе детального осмотра, ощупывания, обнюхивания, потягивания и т.п.) пришли к окончательному выводу «Это вот что!» или к чему-то подобному (всесторонне в магазине «прокрутили» предложенную нам вещь и решили для себя или вслух – «Покупаю!»).

Как можно заметить, путь от ощущений к восприятию оказался очень коротким: само восприятие явилось синтезом, обобщением ощущений. Представление – это картинно-образное познание, освоение предмета, которого в действительности... нет. Простейший пример: кто не слушал или не читал в детские годы сказок, особенно если они занимательны по сюжету и героям. «Аленький цветочек» Аксакова, доведенные до поэтического совершенства русские народные сказки в обработке Пушкина и многие другие предстают перед нами в образной форме. Мы представляем себе и жалеем завороженного под чудовище принца, видим не знающую предела в жадности и всевластии старуху, удивляемся плутовству кота в сапогах. Прослушав сказку, мы как бы узнали героев, познакомились с ними. Это и будет представлением как одной из форм чувственного познания. Но вместе с тем здесь не следует допускать упрощения, рассматривая представления как одну из форм чувственного познания. Допустим на минуту, что нам кто-то читает того же «Золотого петушка» Пушкина, но написанного на языке папуасов Новой Гвинеи, о котором у нас нет ни малейшего понятия, да и русскоязычный вариант сказки не знаем. Каким же останется наше представление о сказке и её героях? Никаким! Только гул в голове, если у чтеца был зычный голос.