Игорь Мусский - 100 великих мыслителей

В 1952 году в Открытом письме Альберу Камю он писал: «Наша свобода сегодня есть не что иное, как свободный выбор борьбы за то, чтобы стать свободными». Точка зрения «реальной политики» начинает преобладать в его мышлении. Он против капитализма с присущей ему эксплуатацией рабочего класса, против колониализма и американского империализма, поддерживающего колониализм. Он выступает в защиту Анри Мартена, военного моряка-коммуниста, осужденного на пять лет тюрьмы за пропаганду против войны в Индокитае, и сближается с коммунистами в рамках движения сторонников мира. Его тесные отношения с коммунистами продолжаются вплоть до 1956 года, когда венгерские события заставили его выступить со статьей «Призрак Сталина». Но его волнует не только «призрак Сталина», но и призрак фашизма, возвращающегося во Францию под лозунгом «Алжир — французский» и с программой военного подавления освободительного движения народа. Это тема самой знаменитой, пожалуй, его пьесы «Затворники Альтоны».

Политическая деятельность Сартра принесла ему глубокое разочарование и привела к попытке радикально реконструировать свою мысль. Он задумал работу «Критика диалектического разума» в двух томах: первый — как теоретическое и абстрактное исследование, второй — как трактовку истории. Однако «Критика» так и не была завершена. Сартр отказался от второго тома после написания лишь нескольких глав. Первый том был опубликован в 1960 году и оценен как «монстр нечитабельности». Сартр ошеломил публику признанием, что в настоящее время один лишь марксизм становится «почвой всякой индивидуальной мысли и горизонтом всей культуры».

Сартр не просто присоединился к марксизму, но решил вдохнуть в него новую жизнь. Симона де Бовуар рассказывает, что Сартр работал над «Критикой» яростно, взбадривая себя не только табаком, но и таблетками, которые неблагоприятно влияли на его и без того слабое зрение, так что последние семь лет жизни он был почти полностью слепым. В «Критике» Сартр опровергает многие из своих ранних взглядов на свободу личности. Он пишет: «Пусть никто не интерпретирует меня в том духе, что человек свободен во всех ситуациях… Я хочу сказать совершенно противоположное, а именно, что все люди рабы, поскольку их опыт жизни имеет место в области практико-инертности и в той степени, в какой эта область с самого начала обусловлена своими недостатками».

Термин «практико-инертный» связан с той частью жизни, которая определяется более ранними свободными действиями и представляет собой взаимодействие или, точнее, диалектику индивидуальной практики и наследственного бремени исторического факта, что в «Критике» является преобладающим интересом Сартра.

Существует общее мнение, что Сартр в этой работе не преуспел ни в социологии, ни в антропологии, ни в философии. Однако в ней, как и в других своих работах, Сартр поднимает вопросы, которые имеют глубочайший интерес и представляют огромное значение.

1960-е годы — апогей популярности Сартра, в 1964 году Шведская академия присуждает ему Нобелевскую премию по литературе. И снова Сартр изумил аудиторию: он отказался эту премию принять (сумма была довольно значительная — двадцать шесть миллионов франков), чем вызвал самые разноречивые отклики. А он объяснил просто: не принял, потому что это имеет политический смысл и вполне определенный — включение в буржуазную элиту человека, который всегда выступал против буржуазии: «Если бы у нас было правительство народного фронта, я бы с удовольствием принял от него премию», а так это означает возвращение «блудного сына» в ряды буржуазии.

В сентябре — октябре 1965 года Сартр выступал в Токио и Киото с циклом лекций «В защиту интеллектуалов», в которых противопоставил их «техникам практического знания». Подлинный же интеллектуал — «хранитель фундаментальных целей (эмансипация, универсализация, гуманизация человека.). Он становится хранителем демократии… сохраняя функциональную истинность свободы… То, что Гегель называл несчастным сознанием, и есть характеристика интеллектуала». Это продолжение мысли, развернутой еще в работе «Что такое литература», где он писал, что назначение писателя — заражать общество «больной совестью».

С возрастом Сартр становился все непримиримей. Во второй половине 1960-х годов разгорелась война во Вьетнаме при самом активном участии США. Сартр становится председателем «общественного трибунала Рассела», целью которого было расследование фактов геноцида во Вьетнаме.

«В 1945 году в Нюрнберге впервые возникло понятие политического преступления. Наш трибунал не предлагает ничего иного, как применить к капиталистическому империализму его же собственные законы. Юридический арсенал не ограничивается только нюрнбергскими законами, есть еще пакт Бриана-Келлога, Женевская конвенция и другие международные отношения».

Наступил 1968 год, который наложил определяюший отпечаток на всю оставшуюся жизнь Сартра. В мае разразились серьезные студенческие волнения в Париже, и 63-летний философ решил, что настал час свержения «диктатуры буржуазии». Особенно вдохновлял лозунг бунтующих студентов — «Воображение к власти!», ведь воображение, по Сартру, — самая характерная и самая драгоценная особенность человеческой реальности. Он начал свою философскую работу с феноменологии воображения, набросок которой был опубликован еще в 1936 году, и ею же кончил, исследуя мир воображения Флобеpa. Но звонкие лозунги делу не помогли, правительство де Голля довольно быстро восстановило порядок, а Сартр окончательно махнул рукой на коммунистов, обвинив их в том, что они «боятся революции».

Весной 1970 года Сартр становится главным редактором маоистской газеты «Народное дело» с целью, как он сам рассказывал, в какой-то мере обезопасить своим авторитетом это издание от полицейских преследований, а для таких преследований основания были. Об этом можно судить даже по интервью, которое Сартр дал в 1972 году, — интервью, многозначительно озаглавленное «Я верю в нелегальность».

«Культурную революцию» он рассматривает в контексте внутрипартийной борьбы в Китае и не питает иллюзий относительно внешней политики этой страны. Он склонен считать культурную революцию делом серьезным и нужным, в частности, как лекарство от элитарной концепции интеллектуальной деятельности.

Трудно все-таки понять причины обострения его политического экстремизма в последние десять лет жизни. Конечно, все это развертывалось на фоне угасания творческих сил. После «Бытия и Ничто» ему не удалось завершить ни одного из задуманных фундаментальных теоретических произведений. Остался в рукописи объявленный в самом конце онтологического трактата труд по этике, не получился второй том «Критики», наконец, так и не появился завершающий — четвертый — том исследования о Флобере, в котором должны были быть собраны все нити такого извилистого и почти патологически пространного анализа.