Анатолий Луначарский - РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ

Затем эти императоры, т. е. руководители военной силы, которая должна была защищать класс угнетателей, превратились в неограниченных владык, настолько неограниченных, что к ним перешло все законодательство, они перестали обращать внимание на сенат; сенат делал то, что они приказывали, и постепенно дело дошло до полного единодержавия, причем для введения общего императорского порядка прибегали даже к таким мерам, как обожествление императора. Правда, не говорилось, что данный император есть бог, но говорили, что у каждого императора есть свой гений, и этого гения каждого отдельного императора заставляли боготворить, строили ему храмы, приносили жертвы и так далее. Около императора собирались новые кучки господствующих, его вельможи, большей частью из отпущенных рабов, солдаты, которых он поднимал до себя по боевым заслугам или по другим причинам. Всякий император был окружен тучей фаворитов, которым давались на откуп и разграбление целые провинции. Они назначались консулами, проконсулами и т. д. Для них конфисковывались имения сенаторов, для них создавались всякие преимущества. Таков был верхний класс. Среднего класса почти не было. Можно сказать, что интеллигенция существовала в большинстве случаев в качестве какого–то полулакея при богачах. При разных покровителях искусства и науки, богатых людях, состояли поэты, художники, которые кормились крохами с их стола, и это до сих пор называется меценатством. А Меценат' был именно любимец Августа — вельможа, вокруг которого кормились разные крупнейшие люди культуры, среди них поэты такого колоссального дарования, как Вергилий и Гораций.

Вот то положение, которое существовало ко времени возникновения христианства. Христианская эра, то есть предполагаемое рождение и смерть Иисуса Христа, относится к царствованию императора Августа, но в Риме христианство стало распространяться гораздо позднее.

К этому времени все верхи совершенно прогнили. Императорами сплошь и рядом делались не только люди из знати, но и выходцы из солдат, которых выдвигали легионы. Постоянно случалось, что легионеры убивали императора, так что император, этот земной бог, каждую ночь трепетал, чтобы к нему не ворвались его ближайшие рабы и телохранители и не укокошили его. От страха перед такой возможностью он, разумеется, свирепствовал, всюду предполагал заговоры, старался эти заговоры сломить жестокостью, и вследствие этого почти все римские императоры представляли собою в высшей степени свирепых и трусливых деспотов.

Свита ихвсе время трепетала. Почти каждый любимец императора думал о том — не лучше ли убить своего благодетеля и заключить договор с новым восходящим светилом? И беспрестанно то император посылал любимцев в цирк на растерзание львам, то любимцы убивали императора.

Придворные интриговали друг против друга, иногда заключали союз против императора, затем ссорились, клеветали друг на друга и, из страха потерять голову, старались толкнуть под меч палача своего друга. И еще более ужасное разложение было среди сенаторов. Правда, некоторые уезжали подальше и старались не вмешиваться в политику, но и такие не спасались, потому что если нужны были большие куши, то богатых сенаторов из оппозиции обвиняли без всякого основания только затем, чтобы отнять у них имущество; что же касается сенаторов, которые оставались при дворе, то это было просто запуганное стадо, которое ожидало, кого сейчас выхватят любимцы, чтобы истребить. Низкопоклонство доходило до ужасных размеров. И если богатая буржуазия и была в несколько большей безопасности, ввиду текучести своего капитала, то тем не менее и она, несомненно, боялась за себя.

В провинциях распространялся ужас и страх перед центром, в провинции направлялись беспрестанные карательные экспедиции, главным образом, чтобы их грабить, и провинции восставали, как могли, а центр — Рим — трепетал перед восстаниями и отложениями провинций, движениями варварских легионов против Рима.

Вот в этом царстве ужаса и страха развилось крайнее увлечение самой мутной мистикой и суевериями. Его основой в высшем классе являлось разочарование в жизни. Никому уже не на радость были все празднества и вся роскошь: все это приелось, всем пресытились. Поэтому старались развернуть еще большую неслыханную роскошь и доходили до всяких изощрений, как было при императорах Нероне 2и Гелиогабале 3. Эта роскошь приобретала все более восточный характер. Для празднеств строили целые города, топили целые флоты, целые полки должны были сражаться между собой на арене цирка, или женщины, мужчины и дети отдавались на растерзание зверям, и это считалось зрелищем особенно пикантным. Вот до каких чудовищных изощрений доходили, чтобы как–нибудь подогреть свою остывшую кровь. Но все это не заставляло забывать смертного ужаса. В старую религию никто не верил, и основы такой религии, какой было старое язычество, никого не могли удовлетворить. Всем жизнь стала ненавистной, всеми овладело то, чему уже тогда римляне нашли название — отвращение к жизни и что впоследствии у англичан получило название сплина. На этой почве происходила масса самоубийств, потому что эти пресыщенность и страх оказывались сильнее инстинкта самосохранения.

Несколько благородных философских школ старались поправить это дело. Из таких благородных школ назову эпикурейскую и стоическую.

Эпикурейская школа учила, что жизнь людям дается только один раз и люди должны провести ее возможно более изящно. Дружба, умеренная любовь, умеренное наслаждение жизнью, наукой, красотой природы, искусством и так далее — и так спокойно, ни против кого не злобствуя, изящно, великодушно должен человек прожить свою жизнь.

Бросается в глаза, насколько аристократично это учение. Но, кроме того, какое же спокойствие и эпикуреизм были возможны в таком аду, каким был Рим?

Стоическое учение, последователем которого был император Марк Аврелий 4, сделалось доминирующим. Оно носило другой характер, у него был не атеистический, как у эпикурейцев, а пантеистический 5уклон. Стоики говорили, что весь космос, вся природа представляет собой один великий порядок и каждый человек должен чувствовать себя звеном этого порядка. Все, что ни совершается, совершается благодаря необходимости, чадо ей подчиняться и, сцепив зубы, испытывать все страдания, которые посланы на этом свете человеку. Счастлив тот, кто может перед своей совестью сказать, что никогда не делал зла и безропотно переносил все испытания, выдержал искус, и наградой такому человеку является уважение к себе самому. Как видите, это — учение для очень сильных душ, но это — учение отчаяния, которое помогало как раз страдать безропотно и красиво. Стоики называли это желанное чувство — атараксия, что значит бесчувственность или отсутствие всякого волнения, равнодушное отношение ко всему.