Анатолий Луначарский - РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ

Что значит, однако, усвоить себе культуру прошлого?

Это прежде всего значит сохранить ее, это значит бережно относиться к ее памятникам; во–вторых, это значит и изучить художественные памятники, идеологические построения различных эпох в их связи с этой эпохой, т. е. научно–исторически; в–третьих, это значит использовать все те их положительные черты идеологического, тематического и в особенности технического порядка, которые могут пригодиться при создании новых творений; это значит, наконец, непосредственно использовать в качестве источника высокой эстетической эволюции то, что в сознании прошлого является действительно прекрасным и может найти отклик и в современном сознании.

Казалось бы, в наибольшем противоречии с пролетариатом и его строительной работой, с его строгой материалистической философией, его практическим, жизнерадостным умонаклоном стоит религия вообще и православная монашеская, азиатски аскетическая религия господствовавшей в России церкви. Еще до сих пор раздаются иногда голоса о том, что вряд ли стоит сохранять церкви как архитектурные памятники большой художественной ценности или исторического значения. Еще до сих пор имеются сомнения относительно того, насколько можно поощрять исполнение церковных песнопений или любовно заботиться о церковной утвари, иконописи и т. п.

Такого рода сомнения возникают, конечно, не потому, чтобы передовые круги нашей общественности просто выражали в них свою ненависть к чуждому им миросозерцанию, а потому, что, к сожалению, это чуждое миросозерцание еще проявляет некоторую жизненность.

Правда, религиозность среди народов нашего Союза быстро падает. Быстрее всего падает само православие, распавшееся на две церкви и теряющее власть над умами как в городе, так и в деревне.

Все же формы религии, тесно связанные с отсталыми формами хозяйства, все еще не вырваны из нашей почвы. Среди людей более старого возраста, отчасти среди женщин и, как это ни странно, среди нервничающей и мудрствующей части интеллигенции имеются еще поклонники церковщиыы. К тому же кое–где, правда, в довольно яркой вражде к православной церковщине, развертываются секты евангелического и баптистского толка.

Все это заставляет часть нашей общественности чрезвычайно недружелюбно относиться к церковному искусству, как к силе, которая так или иначе во всяком случае является союзником этих еще живых, застарелых предрассудков.

Есть удачное выражение: «боги становятся прекрасными, когда они умирают». Почему это так? Потому, что религия, являясь совершенно естественным порождением определенных эпох, и выражала собою глубокую неудовлетворенность человека условиями действительности, его тоску по другому миру, его мечту о счастье; возвеличенные, гиперболические образы того, что человек считает благом, порождают, естественно, огромной силы эстетическое творчество…

В тех случаях, когда новый класс вынужден еще продолжать борьбу со старыми предрассудками, — ненависть к этим предрассудкам, естественно, бросает широкую, густую тень и на лицо искусства, окружающее не умерших, еще воинствующих богов. Но по мере того, как они окончательно умирают и от Них остаются только их величественные мумии, эти последние, эти чудесные одежды ушедшего религиозного содержания получают громадный исторический интерес для понимания внутренней сущности усопшего прошлого и вместе с тем громадный эстетический интерес, как источник различных, в особенности технических импульсов и как источник высокого наслаждения, уже совершенно не отравляемого наличием какихнибудь могущих воздействовать на живую жизнь ядов.

Церковная жизнь нашей великой страны создала за время своего многовекового существования немало прекрасного в области архитектуры, музыки, художественного ремесла и,быть может, с особенной красотою, выдержанностью проявилась в высоких образцах нашей иконописи, начиная с XII и приблизительно по начало XVII в. Успокаивая нетерпеливые проявления энергичнейших из числа борцов против религии, Советское правительство, отнюдь не поощряя какого–нибудь особенного подчеркивания «красот» былой религиозной жизни, не только посчитало своим долгом предотвратить всякого рода разрушения действительно ценных исторических и эстетических памятников религиозной старины, но нашло возможным приступить сейчас же к тем мерам не только охраны, но и научной реставрации, о которых говорит в своей статье один из основных работников в этой области И. Э. Грабарь 1.

Именно за трудные годы этого первого десятилетия, после великого переворота, удалось проделать огромную работу по части выявления методов, действительно гарантирующих хорошие результаты охраны, осторожного и мудрого реставрирования старины, не в Смысле ее подновлений, а исключительно в смысле восстановления первоначальных форм. Благодаря этому, удалось развернуть страницы истории искусства, имеющие значение не только для нашей страны, но и для всего мира, которые были до сих пор как бы склеены или как бы выцвели, а сейчас стали совершенно удобочитаемыми.

Наркомпрос РСФСР посчитал целесообразным уже теперь представить в практически возможном виде некоторые результаты этого восстановления, этого изучения целого особого пластического мира пятисотлетнего развития русской религиозной живописи. Он выражает полную уверенность, что культурная Европа отнесется с одобрением к проделанной работе, к самым методам охраны и реставрирования и с глубоким интересом к самим столь характерным, неожиданным в своем роде и в Своем стиле, столь совершенным в своем духе, столь истинным и выдержанным шедеврам искусства.

Многие партии, в том числе и социалдемократия, при этом не только теперь, но и в лучшие ее времена, выдвигали лозунг свободы религиозных убеждений для своих членов.

В глубоком прошлом это было бы совершенно невозможно. Религия тогда совпадала с политикой. Конечно, и религия и политика корнями своими впивались в классовую борьбу, питались соками этой борьбы.

В эпохи, когда религиозное мышление представляет собою господствующую форму • идеологии, когда все окрашено религией, иногда самым неожиданным образом борьба отдельных классов, прикрытая борьбою сословий или разбившись на борьбу каких–нибудь групп, на национальные столкновения и т. д. (под всем этим лежат ведь пружины классовых взаимоотношений), вливается целиком в русло взаимной ненависти, преследований или гневного протеста, внешним образом, чисто религиозного характера.

Мы очень хорошо знаем теперь глубококлассовый характер Реформации. Мы ясно видим, как светские князья, крупная патрицианская буржуазия, средние ремесленники, подмастерья и мелкие трудовые люди, крестьяне поднимают религиозное знамя, сочетав его неразрывно с той или другой политической тенденцией, отражающей потребности своих носителей.