Бхагаван Раджниш - Свобода. Храбрость быть собой

Я слышал о человеке, который любил двух красивых женщин и всегда был в затруднении, потому что даже одна женщина — это уже достаточное затруднение! Обе эти женщины хотели знать, кого из них он любит больше. Они повезли его кататься на моторной лодке, и посреди озера остановили лодку и сказали.

— Это должно быть решено, потому что лежит тяжестью на наших сердцах… Как только мы узнаем, то мало-помалу начнем относиться к этому терпимо; может быть, мы это примем. Но оставаться в темноте и всегда думать об этом — больно.

И человек сказал.

— В чем же дело? Спросите прямо.

Обе женщины спросили вместе:

— Вот наш вопрос кого из нас ты любишь больше?

Человек долго молчал — такой странной была ситуация посреди озера — но, наверное, он был человеком огромного чувства юмора. Он сказал.

— Я люблю каждую из вас больше, чем другую.

И обе женщины были удовлетворены. Именно этого они хотели

Трудно сказать о Рабиндранате, был ли он великим поэтом или великим мистиком. Он то и другое — большее, чем каждое в отдельности — ив двадцатом веке..

Рабиндранат не был человеком, ограниченным Индией. Он путешествовал по всему миру, получил образование на Западе и постоянно перемещался по всей Земле, был в разных странах — он любил быть бродягой. Он был гражданином Вселенной, но все же его корни — глубоко в Индии.

Может быть, он летал далеко, как орел летит к солнцу, но всегда возвращался в свое маленькое гнездо. И он никогда не терял чувства духовного наследия, какой бы пылью оно ни покрывалось. Он был способен стереть ее и очистить зеркало, в котором можно увидеть самого себя.

Его стихотворения в «Гитанджали» — подношения Богу в форме песен. В этом смысл слова гитанджали — подношение песен. Он обычно говорил: «Мне нечего больше предложить. Я так же беден, как птица, и так же богат, как птица. Я могу петь песню каждое утро, свежую и новую, в благодарности. Это моя молитва».

Он никогда не ходил ни в какой храм, никогда не молился традиционным образом. Он родился в индуизме, но неправильно будет ограничивать его определенной секцией человечества, он был таким вселенским. Ему много раз говорили: «Твои слова источают такой аромат религиозности, так одухотворены неизвестным и излучают такую духовность, что трогают даже тех. кто не верит ни во что, кроме материи, и влияют на них. Но ты никогда не ходишь в храм, ты никогда не читаешь писаний».

Его ответ безмерно важен для вас. Он сказал: «Я никогда не читаю писаний, фактически, я их избегаю, потому что у меня есть собственный опыт трансцендентного, и я не хочу, чтобы слова других смешивались с моим оригинальным, подлинным, индивидуальным опытом. Я хочу поднести Богу в точности собственное сердцебиение. Другие, может быть, знали — безусловно, другие знали, — но их знание не может быть моим знанием. Только мой собственный опыт может меня удовлетворить, может осуществить мои поиски, может дать мне доверие к существованию. Я не хочу быть верующим».

Эти слова нужно помнить. «Я не хочу быть верующим; я хочу знать. Я не хочу быть знающим; я хочу быть настолько невинным, чтобы существование открыло мне свои тайны. Я не хочу, чтобы мне поклонялись как святому». И факт состоит в том, что во всем двадцатом веке не было никого более достойного называться святым, чем Рабиндранат Тагор, — но он отказался быть признанным святым.

Он сказал: «У меня есть лишь одно желание — чтобы меня помнили как певца песен, как поэта, который преподнес весь свой потенциал, все цветы своего существа неизвестной божественности существования. Я не хочу, чтобы мне поклонялись; я считаю это унижением… уродливым, бесчеловечным и совершенно далеким от реальности. Каждый человек содержит Бога; каждое облако, каждое дерево, каждый океан полон божественности; так кто кому должен поклоняться?»

Рабиндранат никогда не ходил ни в какой храм, никогда не поклонялся никакому Богу, никогда не был, в традиционном смысле, святым. Но для меня он — один из величайших святых, которых только знал мир. Его святость выражается в каждом его слове.

Путы крепки, но мое сердце болит, когда я пытаюсь их порвать. Свобода — вот все, что я хочу, но надеяться на нее мне стыдно.

Он говорит что-то не только о себе, но обо всем человеческом сознании. Такие люди не говорят о себе; они говорят о самом сердце человечества.

Путы крепки… Преграды велики. Цепи, удерживающие меня от свободы… я стал слишком привязанным к ним. Они больше для меня не цепи; они стали украшениями. Они сделаны из золота, они драгоценны. Но мое сердце болит, потому что, с одной стороны, я хочу свободы, а с другой стороны, я не могу разорвать эти цепи, не дающие мне быть свободным. Эти цепи, эти привязанности, эти отношения стали моей жизнью. Я не могу вообразить себя без моей возлюбленной, без моих друзей. Я не могу вообразить себя в абсолютном одиночестве, в глубоком молчании. Мои песни также стали моими оковами, и мое сердце болит, когда я пытаюсь их порвать. Свобода — вот все, чего я хочу…

Это ситуация каждого человеческого существа. Трудно найти человека, сердце которого не хочет летать, как птица в небе, человека, который не хотел бы достичь самых дальних звезд, но который не знал бы также своей глубокой привязанности к земле. Расщепленность человека состоит в том, что он привязан к своему тюремному заключению, но его глубочайшая жажда — жажда свободы. Он разделен вопреки самому себе.

Вот что создает душевную величайшую боль, тревогу. Вы не можете покинуть мир, который заковывает вас в цепи; вы не можете оставить тех, кто стал вашими преградами в жизни, потому что они также — и ваша привязанность, ваша радость.Они также — и некое питание для вашей гордости. Вы не можете оставить их, не можете забыть, что не принадлежите этому миру. Вы не помните, что ваш дом, должно быть, где-то в другом месте, потому что в снах вы всегда летаете, летите в дальние места.

Свобода — вот все, что я хочу, но надеяться на нее мне стыдно. Почему человеку должно быть стыдно надеяться на свободу? — потому что никто вам не мешает. Вы можете быть свободными в это самое мгновение. Но эти привязанности… они стали в вас очень глубокими; они почти стали самим вашим существованием. Может быть, они приносят вам страдания, но они также приносят и мгновения счастья. Может быть, они заковывают вам ноги в колодки, но они также дают вам и мгновения танца.

Это очень странная ситуация, с которой приходится столкнуться каждому разумному человеческому существу: мы укоренены в земле, но хотим крыльев, чтобы летать в небе. Мы не можем выкорчевать себя, потому что земля — наше питание, наша пища. И мы не можем перестать мечтать о крыльях, потому что они — наш дух, они — сама наша душа, то, что делает нас человеческими существами.