Карл Маркс - Собрание сочинений, том 17

Несколько летучих отрядов, таких, какие в 1813 г. Блюхер направил в обход французских флангов, были бы весьма полезны, если их использовать для того, чтобы прерывать коммуникационную линию немцев. Эта линия уязвима почти на всем ее протяжении от Парижа до Нанси. Несколько отрядов, каждый в составе одного или двух эскадронов конницы и некоторого количества метких стрелков, совершая нападения на эту линию, разрушая железнодорожные пути, тоннели и мосты, нападая на поезда и т. д., значительно содействовали бы тому, чтобы немецкая кавалерия была отведена с фронта, где она особенно опасна. Впрочем, французы, конечно, не обладают настоящей «гусарской лихостью».

Все это мы говорим, основываясь на предположении, что Париж продолжает держаться. До сих пор только голод мог бы заставить Париж сдаться. По помещенное во вчерашнем номере «Daily News» сообщение корреспондента, находящегося в этом городе, если оно верно, рассеет многие опасения. Там еще имеется 25000 лошадей, помимо принадлежащих Парижской армии, которые, при весе в 500 килограммов каждая, дали бы 6 1/ 4килограмма, или 14 английских фунтов, мяса на каждого жителя, или около 1/ 4фунта мяса в день в продолжение двух месяцев. Располагая таким количеством мяса, а также хлебом и вином ad libitum [в неограниченном количестве. Ред.], значительным количеством солонины и других съестных припасов, Париж вполне может продержаться до начала февраля. А это дало бы Франции два месяца, имеющие для нее теперь большее значение, чем два года в мирное время. При более или менее разумном и энергичном руководстве, как в центре, так и на местах, Франция к этому времени была бы, таким образом, в состоянии освободить Париж и снова встать на ноги.

А если Париж падет? У нас еще будет достаточно времени для рассмотрения этой возможности, когда она станет более вероятной. Как бы то ни было, Франция сумела обойтись без Парижа в течение более двух месяцев и может продолжать сражаться без него. Конечно, падение Парижа способно подорвать дух сопротивления французов, но такое же влияние могли бы оказать и в настоящее время известия о неудачах последних семи дней. Ни то, ни другое обстоятельство не приведет обязательно к таким последствиям. Если французы укрепят несколько удобных для маневрирования позиций, таких как Невер близ слияния Луары и Алье, если они возведут передовые укрепления вокруг Лиона, чтобы сделать его столь же сильным, как Париж, то войну можно вести даже после падения Парижа; но теперь еще не время говорить об этом.

Таким образом, мы берем на себя смелость заявить, что, если дух сопротивления в народе не ослабеет, положение французов, даже после последних поражений, еще очень прочно. Господствуя на море, что дает возможность ввозить оружие, имея большое количество людей, которых можно превратить в солдат, уже проделав в течение трех месяцев — первых самых трудных трех месяцев — работу по организации, имея неплохие шансы получить еще один — если не два — месяц передышки, притом в такое время, когда пруссаки проявляют признаки истощения, — при таких условиях сдаваться было бы явным предательством. А кто знает, какие случайности могут произойти, какие дальнейшие осложнения могут возникнуть в Европе за это время? Во что бы то ни стало французы должны продолжать борьбу.

Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1816, 8 декабря 1870 г.

Недавно в печати на некоторое время почти совершенно исчезли сообщения о сожжении пруссаками французских деревень. Мы стали надеяться, что прусские власти поняли свою ошибку и прекратили подобные действия в интересах своих же собственных войск. Но мы ошиблись. Газеты снова пестрят сообщениями о расстрелах пленных и уничтожении деревень. Берлинская газета «Borsen-Courier» [110] печатает сообщение из Версаля от 20 ноября:

«Вчера прибыли первые раненые и пленные после боя, происшедшего 17-го у Дрё. Расправа с франтирерами была короткой и должна была послужить примером; они были поставлены в ряд и один за другим получили пулю в лоб. Был опубликован общий приказ по армии, категорически запрещающий брать их в плен и предписывающий расстреливать их на месте по приговору военно-полевого суда, где бы они ни показывались. По отношению к этим гнусным, подлым разбойникам и негодяям (Lumpengesindel) подобный способ действия сделался абсолютной необходимостью».

Далее, венская газета «Tages-Presse» [111] в сообщении от того же числа указывает:

«В лесу Вильнёв на прошлой неделе вы могли бы увидеть четырех франтиреров, повешенных за то, что они стреляли из леса в наших улан».

В официальном сообщении из Версаля, помеченном 26 ноября, говорится, что повсюду вокруг Орлеана сельское население, подстрекаемое к борьбе священниками, которые получили от епископа Дюпанлу приказ проповедовать крестовый поход, начало партизанскую войну против немцев. Крестьяне, делая вид, что работают в поле, обстреливают разъезды, убивают офицеров, везущих приказы. Чтобы отомстить за эти убийства, всех невоенных, имеющих при себе оружие, немедленно казнят. Немало священников — семьдесят семь человек — ожидает теперь суда.

Это только несколько примеров, число их может быть увеличено почти до бесконечности; таким образом, у пруссаков имеется, по-видимому, твердое намерение продолжать эти зверства до конца войны. В таком случае может быть полезно еще раз обратить их внимание на некоторые факты из новой истории Пруссии.

Нынешний король Пруссии вполне может припомнить времена глубочайшего унижения своей страны, сражение при Йене, длинный путь бегства до Одера, последовательную капитуляцию почти всех прусских войск, отступление остальных за Вислу, полное крушение всей военной и политической системы страны. И вот тогда под прикрытием одной из померанских береговых крепостей личная инициатива и личный патриотизм отдельных граждан положили начало новому активному сопротивлению неприятелю. Простой драгунский корнет Шилль приступил к формированию в Кольберге отряда вольных стрелков (gallice [по-гальски, то есть по-французски. Ред.] — франтиреров), с которым он, при поддержке населения, нападал внезапно на разъезды, отряды, полевые посты, захватывал казенные деньги, продовольствие, оружие и военное имущество, взял в плен французского генерала Виктора, подготавливал всеобщее восстание в тылу французов и на их коммуникационных линиях и вообще делал все то, что теперь ставится в вину французским франтирерам, которых пруссаки наделяют титулом разбойников и негодяев, награждая безоружных пленных «пулей в лоб». Но ведь отец нынешнего прусского короля [Фридрих-Вильгельм III. Ред.] определенно признал законными действия Шилля и повысил его в чине. Хорошо известно, что тот же самый Шилль в 1809 г., когда Пруссия находилась в состоянии мира, а Австрия воевала с Францией, повел свой полк для действий против Наполеона на свой собственный страх и риск, совсем как Гарибальди, что он был убит при Штральзунде, а его люди взяты в плен. Согласно прусским правилам ведения войны, Наполеон имел полное право расстрелять их всех, но расстрелял в Везеле всего одиннадцать офицеров. На могилах этих одиннадцати франтиреров отец нынешнего прусского короля, в значительной степени против своей воли, под давлением общественного мнения в армии и вне ее рядов, должен был воздвигнуть в их честь памятник.