Мария Оссовская - Рыцарь и буржуа

2. Понятие буржуазии и мелкой буржуазии

Хотя в дальнейшем мы ставим своей целью воссоздать прежде всего буржуазную мораль как упомянутое выше типическое целое, нам не раз придется говорить также о буржуазной морали как морали буржуазии или мелкой буржуазии, — например, в тех случаях, когда нас будет интересовать, является ли «буржуазная мораль» как определенный тип морали моралью буржуазии (вопрос, аналогичный тому, который ставит себе исследователь, желающий выяснить, является ли «пролетарская мораль» моралью пролетариата). Поэтому в этой вводной главе стоит сказать несколько слов о трудностях, связанных с использованием понятий буржуазии, мелкой буржуазии или «среднего класса».

В довоенной Англии, по шутливому замечанию авторов монографии об английском «среднем классе» Lewis R., Maud A. The English middle classes. London, 1950 (1-е изд.: 1949)., можно было по крайней мере определить «средний класс» как совокупность людей, пользующихся кольцами для салфеток, ибо «высшие классы» меняли салфетки после каждого приема пищи, а пролетариат вовсе ими не пользовался. Увы, последняя война уничтожила и это различие, лишив исследователя столь ценного критерия!

В литературе о буржуазии (я имею в виду литературу капиталистических стран) трудно по заглавию угадать, с чем придется иметь дело в тексте. Я уже имела случай заметить, что одни, говоря о буржуазии, имеют в виду сословие, наделенное особыми правами и противостоящее дворянству, духовенству или городскому плебсу. Именно это значение подразумевается, когда речь идет о победе буржуазии в эпоху Кромвеля или в эпоху Великой французской революции.

Другие (например, крестьянские писатели, противопоставлявшие буржуазному миру идеологию деревни) нередко имели в виду буржуазию (мещанство), понимаемую как совокупность людей, живущих в городе, то есть группу, выделенную на основании экологического критерия. Скорее эта категория, чем первая, рассматривается в известной монографии Я. Птасьника «Города и мещанство в старой Польше» [Pta#347;nik J. Miasta i mieszcza#324;stwo w dawnej Polsce. Warszawa, 1949.].

В. Зомбарт в своей известной работе «Буржуа» [Sombart W. Der Bourgeois. Muuml;nchen; Leipzig, 1913.], о которой мы еще скажем подробнее, понимает буржуа опять-таки по-другому. Буржуа для него — это homo oeconomicus [Человек экономический (лат.) ], живущий в городе, буржуазия — группа, выделяемая на основании не только экологического критерия, но и участия в производстве или обмене материальных благ (прежде всего — в эпоху капитализма). Но и эта характеристика оказывается слишком широкой для фактического содержания работы Зомбарта. На практике он занимается буржуа (в указанном выше смысле) только в странах Западной Европы, причем исключает из рассмотрения, в частности, живущих там евреев. Им, как известно, он посвятил особую монографию. Тут, следовательно, берутся в расчет какие-то дополнительные, неявно принятые критерии, которые либо исключают национальные меньшинства, либо, скорее, ограничивают область исследования представителями христианских вероисповеданий. А значит, не каждый homooeconomicus, живущий в городе, входит в круг рассмотрения Зомбарта.

Когда французский социолог Э. Гобло обещает дать в своей книге «Барьер и уровень» [Goblot E. La barriegrave;re et le niveau. Paris, 1925.] анализ французской буржуазии конца XIX в., он имеет в виду совершенно иную группу, выделенную на основании совершенно иных критериев. У него речь идет о группе, составляющей в городах так называемое «общество», но не принадлежащей к аристократии. Группа эта текуча, в нее можно войти и можно из нее выпасть, а принадлежность к ней определяется прежде всего уровнем образования и образом жизни. Это, следовательно, группа, выделенная при помощи критериев, подобных тем, которые применяет у нас Ю. Халасиньский, рассуждая о польской интеллигенции. Критика буржуазной морали у Г. Запольской имеет своим объектом как раз такого рода социальную группу; она не относится к ремесленникам или лавочникам. В пьесах и повестях Запольской мы имеем дело прежде всего с людьми свободных профессий, адвокатами или врачами, а также чиновниками, имеющими собственные дома. Они принадлежат к «обществу» на основании тех же признаков, что и в книге Гобло. Впрочем, говоря об «обществе» в единственном числе, мы выражаемся не вполне точно: существовала (по крайней мере в больших городах) целая иерархия «светских» групп, целая их лестница, по которой взбирались люди, нередко делая это целью всей своей жизни. Но вдаваться в такие тонкости нам здесь незачем.

Именно группу лавочников и ремесленников, а также мелких чиновников имеет в виду С. Ранульф в книге «Моральное негодование и психология средних классов» (См.: Ranulf S. Moral indignation and middle class psychology. Copenhagen, 1938.). Эта группа выделена у него (впрочем, не слишком отчетливо) на основании имущественных критериев. Нечеткость этого критерия отразится на выводах автора, о чем мы еще скажем.

Из этого отнюдь не исчерпывающего обзора уже видно, что читатель любой работы, трактующей о буржуазии, должен прежде всего задаться вопросом: кто служит здесь образцом? А возможности тут гораздо богаче, чем те, которые мы привели для примера.

Чтобы уяснить, до какой степени могли различаться объем, содержание и эмоциональная окраска понятия «буржуа» в одной только Франции, стоит познакомиться с книгой симпатизировавшего фашизму француза Р. Жоанне «Похвала французскому буржуа» (1924). Жоанне, находясь под впечатлением похода Муссолини на Рим, хотел бы, чтобы французская буржуазия решилась на нечто подобное, и свою книгу адресует ее будущему вождю. Для ободрения буржуазии он напоминает ей все ее прежние заслуги, противопоставляя свою апологию тем, кто чернил буржуазию в последнее время. Можно думать, что это именно те, о чьей критике пойдет речь в следующей главе нашей работы.

Во французских текстах разных эпох, приводимых у Жоанне, мы встречаем несколько десятков вариантов значения слова «буржуа». В некоторых цитатах купцы и ремесленники не относятся к этой категории, в других — именно они прежде всего и составляют ее. Одни со словом «буржуа» связывают достаток и приятную жизнь, другие — работу без отдыха и самоограничение, причем нередко трудно усмотреть какую-либо социально обусловленную закономерность в историческом развитии этого понятия. «Буржуа! — восклицает один из цитируемых Жоанне авторов. — Есть ли в нашем языке слово более гибкое, более подходящее для разнообразных применений, которые диктуют ему постоянно меняющиеся обстоятельства? Слово это меняет значение в зависимости от сословия, профессии, традиций или предрассудков того, то им пользуется. Оно звучит то уважительно, то торжественно, высокопарно или гротескно. Оно одинаково хорошо подходит и к герою, и к снобу. Оно бывает вежливым, а бывает презрительным. Оно означает поочередно общественное положение, состоятельность, сытую тупость и тугодумие того, кого наделяют этим эпитетом» [Johannet R. Eloge du bourgeois franccedil;ais. Paris, 1924, p. 35-36.].