Дмитрий Гусев - Популярная философия

— Кто таков?

— Я Кампанелла. Тот самый, кто издалека прозрел этот город.

Переглянулись, хмыкнули:

— Кой бес тебя гонит к нам?

— Пришел проститься… В последний раз.

— Раз пришел – иди, а проститься – шалишь! Пускать сюда дозволено, а выйти – нет.

И толкнули в спину, чтоб не вздумал, чего доброго, попятиться.

Не успел даже оскорбиться, как бросилось в глаза… Казалось бы пустое, не стоит внимания – просто трава густо пробилась сквозь камень на мостовой. Но такое, знал Кампанелла, бывает, когда по городу проходит чума или моровая язва!

Пришибленный, растерянный стоял он посреди заросшей пустынной мостовой и озирался. Взгляд упал на городскую стену, и фра Томмазо вздрогнул… На стене знакомая ученая роспись – геометрические фигуры – облезла и потрескалась. А поперек ее – истлевший повешенный, лицо черно и безглазо, рваное тряпье не прикрывает темное мясо, и тянет смрадным запахом. Вверху же на выступающей балке, к которой привязана веревка, сидит важный ворон, лениво косит агатовым глазом на пришельца – сыт, мрачная бестия, перо жирно лоснится.

Никогда и ни перед чем не отступал Томмазо Кампанелла, и сейчас он двинулся в глубь города: не все же в нем повымерли, кто–то наверняка остался, встречу – распрошу о беде…

И верно: на пустых улицах раза три промаячили люди в черном (а прежде считалось – «черный цвет ненавистен соляриям»), они жались к стенам домов, исчезали при приближении, словно проваливались сквозь землю…

Кампанелла спешил к храму, чтобы встретиться с правителями.

У входа на Храмовую площадь его ждали солдаты с мушкетами и алебардами, капитан в начищенной кирасе восседал на коне.

— Взять!

— Я Томмазо Кампанелла – создатель вашего города!

— Тебя–то нам и надо!

Подвал, куда повели его, был, должно быть, столь же глубок, как знаменитая «Крокодилья яма» в Кастель Нуово, витой каменной лестнице не было конца.

С силой втолкнули в низкую дверь, в затхлый мрак.

— Вались! Встретишь старого знакомого…

Он упал на скользкий каменный пол.

В темноте зашуршала солома и раздался то ли всхлип, то ли смешок. Кампанелла сел.

— Кто ты, друг? – спросил он.

Смешок в ответ. Теперь уже явственно – не всхлип.

— Я Кампанелла. Я породил этот город, а меня схватили в нем как врага.

Снова торжествующий тихий смех и шуршание соломы.

— Ах да, — рассердился Кампанелла, — здесь теперь радуются по приказу. Тебе–то что за нужда, несчастный, в этой яме исполнять подлейший приказ?

Придушенный ликующий голос:

— Не по приказу веселюсь – от души.

— Тогда уж совсем гнусно – жертва зла радуется злу.

— Справедливости радуюсь, Кампанелла. Справедливости! Она свершилась!

— Впервые слышу, чтоб тюремщики совершали справедливость.

— Бог не очень разборчив, Кампанелла. Он творит свое руками и тюремщиков и героев.

Спрессованная подземная темнота, за толщей земли не слышно мира, слышно дыхание собрата по несчастью и недоброжелателя.

— Кто ты, чудовище? – спросил Кампанелла. – Жаль, что не могу видеть тебя.

— Действительно жаль… Я не чудовище, я жалок, Кампанелла, — лысый череп, свалявшаяся борода, беззубый рот, лохмотья не прикрывают уже тот скелет, который все еще приходится считать своим телом. И у меня переломаны обе ноги… Жаль, что не можешь увидеть, ты бы сравнил с тем, каким я был.

— Значит, верно… Ты мой старый знакомый?!

Смешок, смахивающий на всхлип:

— Я – Сол, верховный правитель Города Солнца. Сейчас я счастлив – создатель вместе со мной. Ты чувствуешь, как на нас давит наш город? Мы на дне его.

Спрессованный мрак, спрессованная тишина, где–то далеко над ними гора камня в виде вознесенной к небу башни. Погребены под тем, что усердно создавали.

— Сол… — срывающийся тихий голос. – Что?.. Чума? Злобный враг?.. Какое несчастье?

— Заблуждения порой страшней чумы, создатель.

— Ты совершил роковую ошибку, мудрый Сол?

— Ха–ха! Я?.. Нет, почтенный фра Томмазо, ошибался ты.

— В чем?

Торжествующий ответ:

— Грешил простотой!

— Разве это такой уж большой грех, Сол?

— Простота хуже воровства, хуже разбоя. Простота – недомыслие, Кампанелла. Если недомыслие начинает руководить людьми, то люди становятся сами себе врагами.

И Кампанелла рассердился:

— Хватит словоблудствовать, Сол!

— Что ж… — Сол замолчал.

Тишина каменного склепа. Она столь монолитна, что кажется: время бессильно пробиться сквозь нее, останавливается где–то рядом. Ничто уже не может продвинуться вперед, все застывает, и умолкнувший голос никогда не возобновится, жди, жди его до скончания – не дождешься. Но Кампанелла не проявил нетерпеливости, не подхлестнул невидимого собеседника. За тридцать три года в темницах он научился терпению.

И Сол заговорил из темноты:

— «Все, в чем они нуждаются, они получают от общины…» Твои слова, Томмазо, о нас. Ты предлагал именно так и жить: сообща работать, складывать все в один общий котел, из него сообща черпать.

— Разве это не верно, Сол?

— «Все, в чем они нуждаются…» Н–да–а…А в чем?.. Скажи про себя: что тебе нужно для жизни?

— Я никогда не желал иметь многого – хлеб, вино, свечи для работы по вечерам, бумага, чтоб писать, ну и самая скромная одежда, чтоб прикрыть наготу.

— И книги…

— И книги, конечно.

— И у тебя еще собрана небольшая коллекция старинных монет. Ты о ней почему–то не упомянул. Так ли уж она необходима для жизни?

— Единственное, чем я тешил себя в часы отдыха.

— И тебя в последнее время не носят больные ноги. Хотел бы ты иметь экипаж? Как бы, наверное, он облегчил твою жизнь…

Кампанелла промолчал.

— Вот видишь, — тихо продолжал Сол, — даже ты про себя не скажешь точно, что тебе нужно, где твой рубеж желаний. А почему другие должны себя ограничивать? Наверное, лишь мертвый перестает желать себе большего.

— На этот счет, если помнишь, я говорил: «И должностные лица тщательно следят, чтобы никто не получал больше, чем следует».

— Кому сколько следует?.. как это определить?

Кампанелла решительно ответил:

— Только уравняв аппетиты, Сол. До необходимого! Простая, здоровая пища, добротная, но не роскошная одежда, крыша над головой…

— Мы так и поступили, Томмазо. Установили давать всем только самое необходимое. Конечно, уж никаких ценных коллекций иметь не полагалось.

— Это справедливо, Сол.