Карл Маркс - Собрание сочинений, том 10

«На Неве можно было видеть испанских солдат, присягавших конституции (1812 г.) и принимавших свои знамена из рук самого императора. В своем необычайном походе против России Наполеон сформировал из испанских военнопленных, интернированных во Франции, особый легион, который после поражения французской армии перешел на сторону русских. Александр принял испанцев чрезвычайно благосклонно, расквартировал их в Петергофе, где императрица часто навещала их. Однажды Александр приказал им собраться на льду Невы и привел их к присяге на верность испанской конституции, пожаловал им при этом знамена, вышитые собственноручно императрицей. Этот корпус, именовавшийся с тех пор корпусом «императора Александра», был посажен на суда в Кронштадте и привезен в Кадис. Свою верность присяге, принесенной на Неве, этот корпус доказал в 1821 г. в Оканье, подняв восстание за восстановление конституции» [228].

Интригуя на Пиренейском полуострове через посредство Англии, Россия в то же время оговаривает Англию перед Францией. Так, в «Neue Preusische Zeitung» мы читаем, что Англия устроила испанскую революцию за спиной у Франции.

Какой же интерес России вызывать волнения в Испании? Ее цель — произвести диверсию на западе, возбудить разногласия между Англией и Францией и в конце концов вовлечь Францию в интервенцию. Русофильская печать в Англии уже сообщает, что баррикады в Мадриде воздвигли французские июньские инсургенты. Нечто подобное было сказано в свое время Карлу Х на конгрессе в Вероне:

«Прецедент, созданный испанской армией, вызвал подражание в Португалии, распространился на Неаполь и Пьемонт и всюду дал опасный пример того, как армии вмешиваются в дело реформы и диктуют законы своей стране силой оружия. Немедленно после восстания в Пьемонте во Франции — в Лионе и других местах— произошли движения, преследовавшие ту же цель. В заговоре Бертона в Ла-Рошели приняли участие 25 солдат 45-го полка. Революционная Испания возвратила обратно во Францию уродливые элементы раздора, и демократические фракции обеих стран объединились против монархической системы».

Мы вовсе не хотим сказать, что испанская революция — дело рук англичан и русских. Отнюдь нет. Россия содействует беспорядкам лишь в те моменты, когда знает о наличии революционного кризиса. Но возникающее затем подлинное народное движение всегда оказывается не менее враждебным интригам России, чем деспотическим действиям своего правительства. Так было в Валахии в 1848 г., так обстоит дело в Испании в 1854 году.

Коварство Англии полностью обнаруживается в поведении ее посла в Мадриде, лорда Хаудена. Направляясь на свой служебный пост, он перед отъездом из Англии собрал держателей испанских ценных бумаг и призвал их потребовать от правительства оплаты своих претензий и заявить, что в противном случае они полностью откажут испанским купцам в кредите. Таким образом, он создал затруднения для нового правительства, а по прибытии в Мадрид он пожертвовал в пользу погибших на баррикадах, вызвав этим одобрение испанского народа.

«Times» обвиняет г-на Суле в том, что именно он вызвал восстание в Мадриде в интересах нынешнего американского правительства. Однако г-н Суле не писал статей в «Times» против Изабеллы II и партия, заинтересованная в аннексии Кубы, ничего не выиграла от революции. В этом отношении характерно назначение на пост военного губернатора острова Кубы генерала де ла Кончи, бывшего одним из секундантов герцога Альбы на его дуэли с сыном г-на Суле. Было бы ошибкой предполагать, что испанские либералы сколько-нибудь разделяют взгляды английского либерала г-на Кобдена относительно отказа от колоний [229]. Одной из главных задач конституции 1812 г. было удержать господство над колониями путем введения в новый кодекс единой системы представительства [230]. В 1811 г. испанцы предприняли даже обширные вооружения в виде набора нескольких полков в Галисии — единственной испанской провинции, в то время не занятой французами, — чтобы сочетать свою южноамериканскую политику с насилием. Едва ли не важнейшим принципом этой конституции было сохранение всех принадлежавших Испании колоний, и нынешние революционеры разделяют эту позицию.

Ни в одной революции поведение общественных деятелей не представляло столь скандального зрелища, как в этой начатой в интересах «нравственности» испанской революции. Коалиция старых партий, образовавшая нынешнее испанское правительство (сторонники Эспартеро и сторонники Нарваэса), главное свое внимание обратила на дележ добычи — должностей, назначений, жалований, титулов и орденов. Дульсе и Эчагуэ уже прибыли в Мадрид, Серрано просил разрешения прибыть, чтобы обеспечить себе долю в грабеже. Между модерадос и прогрессистами разгорелась великая ссора: первые обвиняются в том, что назначили всех генералов, а вторые — в том, что назначили всех политических лидеров. Чтобы утихомирить страсти «черни», тореадор Пучета повышен с должности начальника скотобоен на должность начальника полиции. Даже очень умеренная газета «Clamor Publico» не скрывает своего разочарования.

«Поведение генералов и лидеров было бы более достойным, если бы они отказывались от повышений, показав благородный пример бескорыстия и преданности принципам нравственности, провозглашенным революцией».

Бесстыдство при дележе добычи отразилось и на назначении послов. Не говоря уж о назначении в Париж сеньора Олосаги, который, будучи послом Эспартеро при этом самом дворе в 1843 г., конспирировал с Луи-Филиппом, Кристиной и Нарваэсом, не говоря о назначении в Вену Алехандро Мона, бывшего министра финансов Нарваэса в 1844 г., ни о назначении Риоси-Росаса в Лиссабон и Пастора Диаса в Турин, двух членов партии модерадос с весьма посредственными дарованиями, достаточно привести пример Гонсалеса Браво, этого воплощения испанской коррупции, назначенного послом в Константинополь. В 1840 г. Браво издавал журнал «El Guirigay» («Болтовня»), своего рода мадридский «Punch» [231], в котором с яростью нападал на Кристину. Через три года погоня за должностью превратила его в шумного приверженца модерадос. Нарваэс, который нуждался в гибком орудии, использовал Браво в качестве премьер-министра Испании, а затем выбросил его вон, как только смог обойтись без него. Между тем, будучи премьером, Браво назначил своим министром финансов некоего Карраско, который просто грабил испанскую казну. Заместителем секретаря казначейства он сделал своего отца, человека, уже раньше изгнанного за взятки из казначейства, где он занимал незначительную должность; своего зятя, завсегдатая театра Принсипе, Браво сделал камердинером королевы. Когда его упрекали в изменах и продажности, он отвечал: «Не смешно ли постоянно оставаться тем же?» И вот этот человек оказался избранным на пост посла «революции нравственности».