Карл Маркс - Собрание сочинений, том 12

Обозревая эти события, поражаешься поведению английского командующего в Мируте: его запоздалое появление на поле битвы все же менее непостижимо, чем та вялость, с которой он преследовал повстанцев. Так как Дели расположен на правом берегу Джамны, а Мирут — на левом и оба берега соединены только одним мостом у Дели, то ничего не могло быть легче, как отрезать бежавшим путь к отступлению.

Тем временем все районы, охваченные недовольством, объявлены на военном положении; к Дели с севера, востока и юга стягиваются войска, состоящие главным образом из туземцев; соседние князья, как говорят, объявили себя сторонниками англичан; на Цейлон посланы приказы задержать отряды лорда Элгина и генерала Ашбёрнема, находящиеся на пути в Китай, и, наконец, недели через две 14000 британских солдат должны быть отправлены в Индию из Англии. Какими бы серьезными препятствиями для передвижения английских войск ни явились климат Индии в это время года и полное отсутствие транспортных средств, все же повстанцы в Дели, по всей вероятности, сдадутся, не оказав особенно длительного сопротивления. Но даже и тогда это будет только прологом к ужаснейшей трагедии, которая неминуемо должна разыграться.

Написано К. Марксом 30 июня 1857 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5065, 15 июля 1857 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Усыпляющая скука, которая со времени окончания Восточной войны являлась характерной чертой состояния Европы, быстро сменяется оживленным и даже лихорадочным настроением. Взять хотя бы Великобританию с ее перспективами борьбы за реформу и с ее затруднениями в Индии. Правда, лондонская газета «Times» заявляет миру, что кроме тех, кто имеет друзей в Индии,

«английская публика в целом ожидает очередных вестей из Индии не с большим интересом, чем мы ожидали бы запоздавший пароход из Австралии или результатов восстания в Мадриде».

Однако в тот же самый день та же самая «Times» в своей финансовой статье сбрасывает маску гордого равнодушия и выдает подлинные чувства Джона Буля в таком духе:

«Длительная депрессия, подобная той, которую мы сейчас наблюдаем на фондовой бирже, вопреки непрерывному росту металлического запаса в Банке и вопреки видам на прекрасный урожай, является чем-то почти неслыханным. Тревога, возбуждаемая положением в Индии, отодвигает на задний план все прочие соображения, и если бы завтра были получены какие-либо серьезные известия, то они, по всей вероятности, вызвали бы панику».

Было бы бесполезно строить предположения о ходе событий в Индии сейчас, когда с каждой почтой можно ожидать достоверных известий. Однако совершенно очевидно, что, в случае серьезного революционного взрыва на европейском континенте, Англия, войска и корабли которой отвлечены китайской войной и индийским восстанием, не смогла бы снова занять ту же надменную позицию, которую она занимала в 1848 и 1849 годах. Вместе с тем она не может позволить себе стоять в стороне, так как Восточная война и союз с Наполеоном за последнее время приковали ее к континентальной политике и так как полное разложение ее традиционных политических партий и растущий антагонизм между ее классами, производящими богатство, более чем когда-либо подвергают ее социальную структуру спазматическим потрясениям. В 1848–1849 гг., когда ее мощь как ночной кошмар давила на европейскую революцию, Англия сначала несколько испугалась этой революции, затем, чтобы разогнать обычную для нее скуку, стала развлекаться ею как зрелищем, затем начала понемногу предавать ее, затем стала слегка кокетничать с ней и, наконец, серьезно принялась на ней наживаться. Можно даже сказать, что промышленное благополучие Англии, получившее довольно сильную встряску в связи с торговым кризисом 1846–1847 гг., до известной степени было восстановлено благодаря революции 1848 года. Однако новая революция на европейском континенте не представит больше для Англии ни приятного зрелища для развлечения, ни возможностей спекуляции на чужом несчастье, но явится тяжелым испытанием, через которое она должна будет пройти.

Переехав Ла-Манш, мы увидим, что на том берегу социальная поверхность уже колышется и вздымается под действием подземного огня. Парижские выборы — это уже не предвестие новой революции, а скорее ее настоящее начало. Историческому прошлому Франции вполне соответствует тот факт, что имя Кавеньяка используется в качестве лозунга силами, направленными против Бонапарта, так же как в свое время Одилон Барро возглавил силы, направленные против Луи-Филиппа. Для народа Кавеньяк, как раньше Одилон Барро, является только предлогом, тогда как для буржуазии оба они воплощают серьезную идею. Имя, с которым связано начало революции, никогда не бывает написано на ее знамени в день ее победы. В современном обществе революционные движения для того, чтобы иметь какие-либо шансы на успех, должны вначале заимствовать свое знамя у тех элементов народа, которые, хотя и настроены оппозиционно против существующего правительства, однако целиком принимают существующий общественный строй. Словом, революции должны получать свой входной билет на официальную сцену от самих же правящих классов.

Парижские выборы, а также парижские аресты и парижские преследования можно понять в их настоящем свете только принимая во внимание состояние парижской биржи, волнения на которой предшествовали предвыборной агитации и пережили ее. Даже в течение трех последних месяцев 1856 г., когда вся Европа страдала от финансового кризиса, парижская биржа не испытывала такого поразительного и непрерывного обесценения всех ценных бумаг, как это было в продолжение всего июня и начала июля указанного года. Кроме того, на этот раз происходил не скачкообразный процесс понижения и подъема, а напротив, все шло вниз совершенно методически, следуя обычным законам падения, согласно которым оно становится стремительным только в своей последней фазе. Акции Credit Mobilier, которые в начале июня стоили приблизительно 1300 фр., 26 июня упали до 1162 фр., 3 июля — до 1095 фр., 4 июля — до 975 фр. и 7 июля — до 890 франков. Акции Французского банка, которые в начале июня котировались выше 4000 фр., к 26 июня, несмотря на дарованные Банку новые монополии и привилегии, упали до 3065 фр., к 3 июля — до 2890 фр. и к 9 июля они стоили не более 2900 франков. Это длительное понижение курсов в такой же степени коснулось трехпроцентной ренты, акций главных железных дорог, как-то: Северной, Лионской, Средиземноморской, линий Большого объединения и акций всех прочих акционерных компаний.